Вяземский

Но бывали, конечно, и минуты доверия, приятельской близости… И тогда Вяземский с удовольствием отмечал, что Грибоедов «умен, пламенен, и с ним всегда весело». Грибоедов не раз бывал в Остафьеве и даже принимал участие в любительских спектаклях, которые ставились в усадьбе. Особенно хорош он был в роли Еремеевны («Недоросль» Фонвизина). Спектакли давались в библиотеке, а летом открывался Зеленый, или Воздушный театр — прямо в парке ставили скамьи для публики, плотники строили сцену… Это был настоящий театр, с декорациями, дорогими костюмами… Играли в основном водевили, русские и французские, комедии польского драматурга Александра Фредро, из более серьезных вещей — пьесы Озерова, Расина, Корнеля и Вольтера. В женских ролях блистала Вера Федоровна Вяземская, почти не уступавшая мужу в разнообразии талантов. Нередко звучала в усадьбе и музыка — исполнялись под аккомпанемент клавесина модные романсы и арии, труппа итальянца Джузеппе Негри ставила целые оперы… Этого Негри Вяземский звал Осипом и говорил, что ему петь нельзя, потому что он вечно осип.

Записным театралом Вяземский был еще с ранней юности — именно театр, как мы помним, послужил причиной его удаления из Петербурга в 1806 году. А в московские двадцатые он — прямо-таки почетный гражданин кулис. «В известный час после обеда заноет какой-то червь в груди; дома не сидится; покидаешь чтение самой занимательной книги, отрываешься от приятного и увлекательного разговора и отправляешься в театр», — с удовольствием вспоминал князь. В 1823-м только-только начало строиться здание нового Большого театра, и спектакли проходили в домашних театрах, у графов Апраксиных на Знаменке и в доме Пашкова на Моховой. Письма Вяземского Тургеневу полны театральных впечатлений, отзывов об актрисах и балеринах. Особенно его вдохновляла тогда черноглазая и темноволосая цыганка Таня Новикова.

Отдельным пунктом шла любовь Вяземского к итальянской опере. Ее он пронес через всю жизнь, ради нее даже рисковал иногда здоровьем (Булгаков сообщал, что 4 июля 1823-го Вяземский, будучи больным, «велел себя почти перенести в театр, чтобы послушать Сороку, которую подлинно славно дают»). «Я совершенно омакаронился в отношении к Театру, et hors l’opera Italien point de salut[31], — писал он. — Для меня какой-нибудь Турок в Италии (опера Россини. — В. Б,) забавнее всего Скриба и, прости меня Господи и Василий Львович Пушкин, может быть, всего Молиера… В Россини есть остроумие, веселость, которая действует на нас симпатически, как смех. Разумеется, меня не столько либретто смешит, как то, как рассказывает, как передает его композитор». Впервые попав в Париж, он чуть ли не половину времени проводит в итальянской опере. А прослушав «Севильского цирюльника» в 1830 году, записывает: «В музыке Россини весь пыл, все остроумие, вся веселость прозы Бомарше». Этот отзыв почти дословно был повторен в 1853 и 1859 годах, когда он смотрел «Цирюльника» в Венеции и Ницце. С годами оперные страсти отнюдь не слабели. Так, уже семидесятилетним стариком Вяземский устроил себе настоящий оперный марафон в Милане: за неделю посетил пять спектаклей, причем на «Лючию ди Ламмермур» Доницетти ходил дважды.

Осенью 1823-го Вяземскому и самому довелось побывать в роли драматурга (кем он только не был за свою жизнь…). Директор московских театров Федор Кокошкин попросил его написать «оперу-водевиль» в одном действии для бенефиса своей жены, актрисы Львовой-Синецкой. Вяземский отвечал, что не признает в себе никаких драматических способностей, но готов сочинить для водевиля стихотворные куплеты, если кто-нибудь состряпает пьесу. «Состряпать» он попросил Грибоедова; тот охотно согласился и взял на себя всю драматическую часть. Но сюжет пьесы, получившей название «Кто брат, кто сестра, или Обман за обманом», явно придуман Вяземским, — дело происходит в Польше, на сцене — смотритель польского почтового двора пан Чижевский, его дочери Антося и Лудвися, польские костюмы, польские танцы… Работали соавторы быстро и весело, часто за бутылкой шампанского. Музыку написал 25-летний Александр Верстовский. Водевиль был поставлен 24 января 1824 года в Москве, в доме Пашкова; 1 сентября его увидели петербургские театралы. Ни Вяземский, ни Грибоедов никакого значения своему детищу не придавали — имен авторов на афише не значилось, Вяземский иронично назвал водевиль «калмыцким балетом», а Грибоедов даже не пришел на премьеру. «Кто брат, кто сестра…» выдержал всего семь представлений, четыре в Москве и три в Питере.