Вид из окна

Ночью Словцова посетила целая вереница сумбурных и, на первый взгляд, бессмысленных снов. Сначала приснилась жена Маша. Она ничего не говорила, просто что-то делала по дому, словно они и не разводились. Павел во время этого сна все пытался понять, что она делает, и никак не мог уловить. Может быть, еще и потому, что сам себе в этот момент задавал вопрос: а ушла ли любовь, безразлична ли ему Маша? Так или иначе, но оставалось ощущение незавершенности.

И прямо во сне вдруг вспомнил, как они встретились двадцать лет назад, когда он был еще студентом. Он вошел в автобус и угодил на редкое по тем временам явление: в автобусе были пустые сидячие места. И как-то сразу он увидел задумчивую девушку у окна. Нет, она не была сногсшибательно красива, но в образе ее любой художник, в первую очередь, заметил бы обворожительную женственность. Невозможно объяснить, отчего некоторые женщины обладают этим качеством. Его ореол настолько раскрыт и ярок, что заметен с первого взгляда, причём Словцов готов был поспорить с кем угодно: такой притягательностью обладают именно русские женщины. В мужчинах они будят не столько безумную страсть, сколько высокое чувство преклонения и нежность.

Маша смотрела в окно на пронизанный солнцем октябрьский пейзаж. Осень в том году выдалась золотой. Павел вдруг поймал себя на мысли, что, глядя на эту девушку, ему не хочется называть погоду за окном «бабьим летом». Хоть и знал молодой филолог, что теплая солнечная осень называется «бабьим летом» не только в России, Украине и Белоруссии, но и в Сербии, а в Германии оно уже «бабушкино», тогда как у чехов - «паутинное», американцы придумали себе «индейское лето», а болгары - «цыганское»... Одни только карпатские славяне пошли от обратного, назвав солнечную осень «бабьими морозами».

Павел спросил разрешения у девушки и сел рядом. У него было всего три остановки для того, чтобы заговорить. Сколько остановок было у нее, чтобы ответить или не ответить, он не знал. И тогда он рассказал Маше про бабье лето. А потом сказал, почему ему не хочется его так называть. Маша, до тех пор безучастно смотревшая в окно, повернулась к нему вполоборота и спросила: «Вы метеоролог?». И Словцов даже засмеялся и предпочел ответить собственными стихами:

Все та же роща, та же осень,

Печально золотом звеня,

Качает русские березы,

Кидает зелени огня.

Все та же ива над рекою

Ей что-то шепчет не спеша.

Все те же строчки под рукою,

Все так же мечется душа.

Все то же, так же, там и снова,

Все повторяется опять!..

На языке горчило слово,

И я не мог его сказать.

Ох уж эти поэты! Первого эффекта у женщин, а особенно у романтичных девушек, они добиваются почти сразу. Достаточно после прочтения на вопрос: «Чьи стихи?», ответить, потупив с ложной скромностью взгляд: «Мои». И на просьбу: «А еще?» или вопрос: «Правда?», зарядить еще одну лирическую обойму. Но Маша вдруг спросила:

- Какое слово? Какое слово не смогли сказать?

- Вы мне очень нравитесь, - признался Павел.

- Но в стихотворении - о другом.

- Сегодня - об этом.

И они вышли из автобуса вместе, чтобы идти плечом к плечу семнадцать лет. Двенадцать из них они жили душа в душу. Так что, даже делясь своим мнением по поводу чего-нибудь, дивились не только совпадению ответного, но и тому, что высказывались одновременно одними и теми же словами. Порой осекались на полуслове и начинали смеяться, потому что надобность в словах исчезала. Все и так было ясно. Что уж там говорить о нежности и страсти, которые они испытывали друг к другу. И еще: Маша умела ходить, как кошка, когда Павел садился за диссертацию или «изменял» ей со своей поэтической музой, и умела гордиться мужем, когда видела и слышала, как его стихи то погружаются в человеческие души, то царапают их, заставляют сжиматься до слез на глазах, то, наоборот, расправляться во всю небесную ширь и лететь.