Вид из окна

Минут через десять Павел вышел на крыльцо и с огромным удовольствием вдохнул свежий весенний воздух. Говорят, здесь не хватает кислорода. Точнее, приемлемый для организма O₂ на пятнадцать-двадцать процентов в северных широтах заменяет O₃ - озон. Подумав об этом, Словцов пожал плечами, пока что он ничего не чувствовал, кроме неспешного дыхания весны.

Сначала он шел без видимой цели, очнулся уже на улице Мира, ощутив ее перспективу и простор. «На улице Мира о мире тревога», - вспомнилась песня из пионерского детства, но никакой тревоги на этой улице не было. Еще издалека, на подходе к ультрасовременному концертному залу «Югра-классик», который, как и здание Ханты-Мансийского банка, напоминал корабль, Павел увидел памятник Пушкину и Гончаровой. Он даже остановился от такой северной неожиданности, сразу вспомнил памятник на Арбате. Что-то их внутренне роднило.

- Доброе утро, дорогие мои, - поздоровался Словцов и двинулся дальше.

 «Если в Ханты-Мансийске есть памятник Пушкину, не Пушкину даже, а великой любви - значит, не все еще потеряно», - подумал он. Пройдя мимо банка, перешел на другую сторону и остановился у дома-музея художника Игошева. «Если б художники жили в таких домах... - вздохнул он, - у писателей здесь хотя бы один на всех есть». Вспомнилась давняя мечта - домик у моря, где под шум прибоя рождаются бессмертные произведения. Если б кто-нибудь увидел в этот момент кривую и одновременно печальную ухмылку Словцова со стороны, то вряд ли бы понял ее значение. Так и получилось. Из музея вышел чиновного вида мужчина и скептически сходу заявил:

- Зачем, понимаете, такие музеи содержать за государственный счет?! Да и при жизни баловать не стоит. Художник и писатель должны быть голодными! Тогда они создают шедевры! Проверено временем.

- А лучше всего всех их в концлагеря, представляете, какая там производительность труда? - иронично поддержал Павел.

- Ну, это, знаете ли, сталинизм... Мы его пережили и осудили. Просто у вас был такой вид, точно вы порицаете расточительное содержание этого дома, и я с этим согласен.

- Да нет, я завидовал, но вы правы, лучше содержать казино или, на худой случай, ресторанчик... Прибыльнее. - Словцов повернулся и зашагал в другую сторону. В собеседниках он в этот день не нуждался. Но потом вдруг остановился и повернулся к мужчине, который неприязненно смотрел ему вслед.

- Кстати, это не Сталин придумал концлагеря, а Ленин и Троцкий. Иосифу Виссарионовичу ничего не оставалось, как отправить в них приверженцев того и другого. А вы, часом, не враг народа? - прищурившись, с наигранным подозрением спросил Павел.

- Псих какой-то, - буркнул мужчина и торопливо запрыгнул в припаркованную рядом иномарку.

Буквально на следующем перекрестке Словцов вышел на комплекс зданий Югорского университета, поразился его размаху и снова заулыбался, увидев скульптурную группу - Платона и Сократа в бронзовых туниках перед центральным входом. «И не зябко ребятам? - поразился их неуместности в общем пейзаже Павел. - Видимо, со своими философами здесь туго». Бронзовые греки о чем-то дискутировали. Их жестикуляция тоже что-то напоминала, заставляя Словцова напрягать память: где он это видел? Потом вдруг осенило: Минин и Пожарский!

- Сунул грека кто-то в реку, больше раков нет в реке... - перефразировал Павел поговорку и повернулся к дороге, выбирая: пойти ему в гору, с которой, свернув налево, можно спуститься к Иртышу в Самарово, или, наоборот, брести вдоль по Чехова.

«Сократ с Платоном беседовали на Чехова», - с улыбкой подумал он. А от Чехова прыгнул мыслью на избитую тему «лишнего человека» в русской литературе. Вот он - идет, собственной персоной по улице Чехова, и может выйти на улицу Лермонтова, может вернуться к памятнику Пушкину, самый что ни на есть лишний, любовно выписанный всеми ими. Вспомнились горящие глаза первокурсников... И как они меняются к пятому курсу, у бедных этих, почти новоиспеченных филологов, которые начинают понимать, что они-то и есть лишние люди, и не в литературе ни в какой, а в этой самой жизни. Особенно сейчас, когда литература становится лишней. Бумага, несущая на себе водяные знаки и цифровой номинал, вытеснила бумагу, несущую на себе слово.

- Паш, ты там с этими на троих что ли соображал? - услышал Словцов со стороны дороги.

Из окна припаркованной к бордюру одиннадцатой «Лады» свесилась знакомая борода. Улыбающийся Егорыч, видимо, давно наблюдал за ним.

- Эти, - кивнул Павел на бронзовых философов, - меня с собой соображать не возьмут, хотя Сократ и не дурак был выпить. Просто у меня сообразительности не хватит.

- Ты по делу или по ветру? - покосившись на университет, спросил Егорыч.

- По ностальгии, - только что сам осознал Павел, - а вообще-то погулять вышел.

- Так, может, гульнем?

- Я думал, ты на крутом джипе разъезжаешь, - присмотрелся к невзрачному авто Словцов.