По-прежнему стоял испепеляющий зной, но от тока воды под мостом тянуло прохладой. В деревне было всего шесть-семь домов, обрамленных палисадниками, которые прямо-таки ломились от буйных зарослей цветов и фруктовых деревьев. Около крайнего дома стоял, привязанный к забору, бычок — жевал жвачку и внимательно смотрел в нашу сторону. Какая-то дворняжка выглянула из-за сарая, лениво, для приличия, гавкнула и, миролюбиво вильнув хвостом, снова уползла в тень. На пыльной мягкой дороге показались чумазые босоногие мальчишки, перепачканные вишневым соком. Заметив нас, подбежали, засыпали вопросами и вызвались быть проводниками до озера. Они старательно помогали нам сносить поклажу к реке, собирать байдарку и укладывать в нее вещи, а после того, как мы отчалили, долго бежали по берегу и кричали, с какой стороны обходить тот или иной островок, предостерегали от валунов, торчащих из воды, при этом громко отчитывали нас за нерасторопность, если мы исхитрялись врезаться в прибрежные травы, и наоборот, облегченно вздыхали, когда лодка благополучно огибала препятствие.
Мы с женой не впервые сидели в байдарке, но до этого ходили по спокойным речкам средней полосы с песчаным дном, а здесь вдруг столкнулись с каменистыми извилистыми стремнинами и не сразу освоились в новых условиях. Разумеется, мальчишки нашу неопытность рассматривали как следствие бестолковщины, и потому каждый наш промах вызывал у них бурное возмущение. Я от всего этого получал какое-то таинственное удовольствие, но жену задели замечания ребят.
— Сели бы сами да попробовали, — крикнула она, совершенно уравнивая себя с подростками.
— Давай! Пожалуйста! — с невероятной готовностью откликнулись ребята, серьезно уверенные в своей победе.
— Что, испугались? — совсем как девчонке добавил кто-то из них.
Так по берегу они и эскортировали нас, советами и криками не столько помогая, сколько создавая дополнительные трудности. Они бежали до того места, где река сворачивала за мыс и ее русло становилось широким и спокойным; оттуда сквозь деревья уже просматривалась ширь Вуоксы со множеством островов.
Мы вплыли в озеро и остановились — в глаза бил пульсирующий свет; поверхность воды была настолько гладкой, что в ней отражались все извилистости деревьев, каждый отдельно торчащий камень, каждый пучок тростника, а весь купол неба с облаками и чайками казался опрокинутым. Я смотрел на четкое отражение и чувствовал себя парящим в воздухе — байдарка повисла где-то между небом и землей и вот-вот должна была перевернуться. Жена обернулась, и по выражению растерянности на ее лице я понял, что она тоже потеряла ориентацию. Только когда наши весла коснулись поверхностной пленки и ближайшие отражения начали дробиться, байдарка обрела устойчивость и медленно заскользила вперед.
Пробороздив часть озера, мы немного освоились в необычной акватории и стали различать палатки туристов в глубине островов. Мы тоже решили обосноваться на каком-нибудь клочке суши и заночевать, а на следующий день потихоньку двигаться по каскаду озер в сторону деревни Студеное, около которой жил лесник Вырубов и у которого нам настоятельно рекомендовал остановиться один московский знакомый.
Мы с женой привыкли в средней полосе запросто пристраиваться к лагерям незнакомых туристов, но кто знает, какие правила здесь, в Карелии?!
— Застолбим отдельный островок, — сказал я. — А попозже, может, и присоединимся к кому-нибудь, разузнаем, что к чему, где грибные и ягодные места, как лучше добраться до Студеной.
Мы облюбовали маленький остров с высокими, изогнутыми соснами. Как и все острова на озере, наш остров был каменистым, покрытым толстым слоем сухого мха; только кое-где, среди круглых валунов проглядывали пятна земли, и было совершенно непонятно, на чем держатся и чем питаются корни могучих сосен? На крохах земли плотно, словно оттесняя друг друга, произрастали сочные стебли трав и яркие цветы, над которыми вились пчелы. Время от времени, громко жужжа, пчелы уносили нектар в сторону берегового мыса, и мы подивились расстоянию, которое преодолевали маленькие летуны. Внизу, меж полузатопленных камней, резвились лягушки, а наверху, на свободных от мха валунах, нежились изящные ящерки; еще выше, в сосновой хвое слышался гомон птиц.
Осторожно ступая, стараясь ничего не нарушить, мы разбили палатку, искупались, разожгли костер и приготовили еду. Жена вымыла посуду, расставила ее на «столе» — приплюснутом гладком валуне, развесила на сучьях наше белье. Закурив, я с дурацким торжеством наблюдал, как она обживает наше пристанище, и думал, что природное призвание женщины — вести хозяйство, все-таки срабатывает в любых условиях.