Вид с холма (сборник)

Надо сказать, до этого мы с женой жили спокойно, честно и, по общепринятым понятиям, неплохо, зря прибедняться не буду. В городе мы работали бухгалтерами, — стало быть, знали счет деньгам, то есть у нас все было предусмотрено и взвешено. Одевались мы скромно, не в угоду моде, и хозяйство вели расчетливо, экономно, выигрышно, из всего старались извлечь пользу, у нас все шло в дело и даром не пропадал ни один клочок земли. Весной, к примеру, мы выращивали цветы на продажу, а летом — кабачки, кстати, очень доходное дело. Наша жизнь особенно не изобиловала радостями, нам некогда было веселиться. Ну, словом, мы вели благоразумный, примерный образ жизни и ничего такого себе не позволяли, как все порядочные люди. Вот почему у меня сидели в печенках развлечения соседей.

Но основная опасность деятельности соседей заключалась в другом. Глядя на них, залихорадило и других дачников: одни стали переделывать террасы, другие вместо грядок разбивать дорожки, клумбы, мастерить скамейки — им подражали во всем, в тех или иных вариациях.

Ну, а беспорядочная, отчаянная жизнь соседей, конечно, имела пропагандистский эффект: вначале молодежь, а потом и кое-кто из людей нашего возраста последовал за ними. Из уютного благопристойного уголка наш поселок со все нарастающей последовательностью превращался в увеселительный аттракцион с беснующимися жителями. Я, естественно, изо всех сил пытался пресечь тлетворное влияние соседей, но где там! Вы же знаете, праздность — штука заразительная. Надо мной все стали подсмеиваться: вначале с ядовитыми улыбочками называли ворчуном и брюзгой, потом в мой адрес посыпались всевозможные обвинения; короче, вместо благодарности в меня полетело столько комьев грязи — и не счесть. Но расскажу все по порядку.

День, когда объявились эти новоселы, я запомнил на всю жизнь. Была середина лета, и жарища стояла неимоверная, но мы с женой упорно работали в огороде. Соседи явились во второй половине дня: весь скарб привезли на грузовике, а сами прикатили на «Москвиче», этакой допотопной колымаге. Ну и, ясное дело, один их вид чего стоил! Он грузный, краснокожий, с лиловым носом — огородное пугало, удачней сравнения не придумаешь. У него была спотыкающаяся походка, он ходил выпятив живот, насвистывая, улыбаясь идиотской улыбочкой, но в этой его простодушно-веселой улыбчивости я сразу увидел напускную приветливость, и тайный голос мне нашептывал, что доверять такому человеку нельзя. Завидев нас с женой, он поздоровался легким кивком и расплылся, точно осчастливил нас своим появлением.

Она, пышногрудая, пышнобедрая, ходила от машины к дому взад-вперед, ласково напевала что-то домочадцам и рыскала глазами по сторонам — стоило на улице появиться мужчине, как она выпячивала свои формы и зазывающе улыбалась (не скрою, эти позы вызывали некоторое волнение). Но — что я сразу отметил — с посторонними она говорила умиленно-размягченным тоном, не говорила, а прямо выпускала изо рта серебряную струю, а вот с мужем не очень-то церемонилась: то и дело, подбоченясь, покрикивала на него, и он явно испытывал к ней рабское почтение, прямо трепетал перед ней и действовал только по ее указке — когда она отчитывала его, стоял навытяжку, нервно сглатывая слюну, и выглядел каким-то пришибленным.

Ну, а их дочь так уродлива, что на нее нельзя не обратить внимания. Эту долговязую и нескладную кобылицу я сразу прозвал «галифе» — своими широченными бедрами она задевала не только мебель в комнатах, но и прохожих на улице. Держалась она скромно, то и дело опускала глазки, но и дураку было ясно, ее застенчивость — сплошное кривлянье. Лицом она смахивала на мать, и можно было догадаться, какие страсти ее раздирали; ну и высоким вкусом она не отличалась — напялила на себя мужскую рубаху и кепку, которую носила на какой-то залихватский лад — козырьком назад.

Они разгружались, таскали барахло, весело перемигиваясь, со взрывами беззаботного хохота — всем свои видом давая понять, что в их семье захватывающие интересы. Это была зрелищная, смехотворная картина. Время от времени, мимоходом, он, сосед то есть, обнимал и целовал своих женщин, и как бы приглашал нас с женой разделить его радость, но скорее делал это назло нам, чтобы мы облизывались при виде их счастья.

Не успели они расставить мебель в доме, как он вывел свою женушку фотографироваться. Он снимал ее и анфас, и в профиль, и со спины. А она совсем спятила от притворства — воображала из себя черт-те что! На ее лице прямо читалось неутолимое желание прославиться. Мы с женой от смеха за стенку держались.

В тот вечер они закатили первую пирушку. К ним понаехала орава гостей — совершенно разношерстная публика: врачи, инженеры, актеры, художники. Ну, вы знаете эту богему, этот бесконечный треп обо всем: о книжных новинках и выставках, о нашумевших фильмах и театральных постановках.