Вид с Лубянки

Временщики, поставившие у руля Брежнева, быстро забаррикадировали щель, образовавшуюся в цитадели казарменного социализма по вине легкомысленного Хрущева. Достойные продолжатели дела Иосифа Виссарионовича, они поспешили соорудить пьедестал для культа нового вождя, пусть не столь кровожадного, обставить его, как и в былые времена, всеми аксессуарами тоталитарной власти. Признательность зодчего застоя своему медоточивому окружению была безмерной. Щедрой рукой, запушенной в народный карман, он одаривал номенклатурную челядь всем, чего она только желала. Так постепенно образовался порочный круг оторванных от народа, ни перед кем не ответственных, попустительствующих друг другу руководителей, приведших страну на грань катастрофы.

В конце 70-х годов на одном ведомственном юбилейном торжестве при весьма узком составе участников Ю.Андропов выступил с речью, в которой, в частности, сказал: "Это великое счастье, товарищи, что партию нашу и государство возглавляет Леонид Ильич Брежнев". Слова эти не предназначались для публикации, и, вполне возможно, председатель КГБ был искренен в своем откровенном признании в любви к увядавшему лидеру, тем более что уже после его смерти на Пленуме ЦК Андропов славословил усопшего в не менее красочных выражениях.

Думается, Андропову было за что хвалить Леонида Ильича: при нем, с его благословения органы госбезопасности полностью отреставрировали механизм подавления, частично демонтированный Хрущевым; при нем они не только восстановили утраченные после XX съезда позиции, но и набрали огромную силу и влияние, выходившие за рамки их официального статуса; при нем КГБ получил щедрые ассигнования, позволившие перевооружить и заново оснастить технические службы, возвести десятки новых административных зданий в Москве и на периферии. Как из рога изобилия, на сотрудников КГБ посыпались ордена и медали, сотни полковников стали генералами, а четверо из них даже генералами армии — прецедент, не имеющий себе равных в истории полицейских служб мира.

Сам Андропов был мастером компромисса, талантливым выпускником аппаратной школы, умело лавировавшим между реальными потребностями общества и прихотями Суслова и Брежнева. Он остро чувствовал конъюнктуру и попеременно выступал в роли то либерала, то консерватора. Он мог поддержать товстоноговского "Балалайкина и К^о", когда спектакль был на грани запрета, но он же выступил за лишение гражданства Ю. Любимова, когда тот не подчинился диктату надсмотрщиков от культуры. Андропов был против ввода советских войск в Афганистан, но он стал одним из главных организаторов афганской авантюры, и вклад его ведомства в затянувшуюся на многие годы трагедию не менее весом, чем боевые действия на чужой территории так называемого "ограниченного контингента". Андропов был против физического уничтожения политических оппонентов, но он довел до совершенства аппарат политического сыска, сделавшего моральный террор нормой. Именно на годы председательства Андропова в КГБ приходится расцвет диссидентства в стране и судебный произвол в отношении инакомыслящих. На то же время приходится и массовый исход интеллигенции, и изгнание из страны — это милосердие тиранов, ударившее по цвету советской культуры, и невиданные по масштабам и беспардонности злоупотребления психиатрией.

При Андропове органы КГБ проникли практически во все поры нашего общественного организма, во все сферы жизни. Без них не принималось ни одно крупное решение во внутренней и внешней политике, судьбы миллионов людей зависели от информации, которой КГБ манипулировал по своему усмотрению.

Особенно пагубную роль сыграло некомпетентное вмешательство КГБ в дела культуры, искусства, науки, религии, спорта. Под предлогом "защиты советской интеллигенции от подрывных акций спецслужб противника и находящихся на их содержании центров идеологической диверсии" органы госбезопасности проводили тотальную проверку на предмет выявления лояльности к Советской власти тысяч работников умственного труда.

Поводом для таких проверок служили доносы о критических высказываниях в адрес отдельных руководителей или порядков, царивших в наших ведомствах, сетования по поводу житейской неустроенности, ограничений на выезды, дискриминации при приеме на работу.

Сейчас некоторые историки поражаются уровнем осведомленности Сталина о состоянии дел в советской литературе.