Вид с пирамид

Мы не отважились подняться ночью на вершину пирамиды, ибо у нас уже ушли в прошлое романтика, безрассудство и бравада молодости. Но днем, когда гиды привезут в автобусах, на верблюдах, на лошадях, на машинах и на ослах американских и английских туристов, десятки эстетствующих альпинистов начнут карабкаться по стенам пирамиды. Неукротимые туристки в опасном, точнее в неопределенном возрасте охотно разрешают корыстным гидам поднимать и переносить себя с плиты на плиту. Но когда громко щебечущие стайки туристов взбираются наконец на вершину пирамиды, в награду они получают возможность любоваться великолепным и в то же время удручающим видом на человеческий муравейник и на царящее вокруг величие пустыни. На вершине пирамиды можно выпить лимонад или охлажденный кока-кола, которые по повышенной цене продает юный кудрявый частный предприниматель. Понятно, почему я так и не забрался на пирамиду Хеопса. Нельзя объять необъятное.

Ночью, под звездами, мы разбрелись в разные стороны, и каждый ходил, где хотел. В ярком свете луны масса пирамиды обретает фантастическую силу. Форма строгих очертаний, основа основ творения светит в ночи, как треугольное зеркало. Вы боитесь разрушить это призрачное видение отливающих перламутровым блеском стен пирамиды и укоряете себя за каждый шорох, который вызывает вырвавшийся из-под вашей неуклюжей ноги камень.

Пейзаж в обманчивом свете луны словно стремится куда-то в ночные просторы, маня вас как в пропасть, в объятия тайны. Худосочный песок, и посиневший известняк блестят в лунном сиянии синим светом, и тени отливают темными, совсем фиолетовыми тонами.

Внезапно среди звездного простора я очутился один на один со сфинксом — я нечаянно прибрел к нему. Неподвижная огромная статуя застыла настороже. Памятник вопросам, остающимся без ответа. Удивительный парадокс: окаменевшее беспокойство и беспокойный покой.

Так стояли мы тут, скромная тень перед вечной материей. Но я не скажу вам, какой вопрос я задал сфинксу и какой ответ прошептала мне ночь. Это дело чести моей и сфинкса. Вопрос касался человечества.

Некогда лицо сфинкса было темно-красным. Воины-завоеватели использовали сфинкс как артиллерийскую мишень. К счастью, они оказались неважными артиллеристами. Сфинкс потерял только нос. Похож сфинкс и на фараона, и на льва. Говорят, лицо его напоминает лицо фараона Хефрена. Это не греческий сфинкс в образе полуженщины, полульва. Арабы называли египетского сфинкса Абу-эль-хол, что-то вроде — отец страха, отец ужаса, отец кошмаров. И все-таки каждому хотелось поговорить с ним наедине. И Цезарю, и Наполеону. Сфинкс вселяет скорее чувство уверенности, чем страха

Выражение лица сфинкса спокойное. Ширина лица 4,15 метра. Ширина рта 2,32 метра. Ухо длиной 1,37 метра, а отбитый нос, говорят, равнялся 1,7 метра.

Послышались шаги. Это наша делегация пришла представиться сфинксу. Далеко, где-то у бараков рабочих с раскопок, слышалась песня. Так же, вероятно, пели рабочие, строившие пирамиду 4700 лет назад. Возможно, что и мелодия была схожей. В ней звучала печаль о бренности всего земного.

Это была песня о любви и измене. Сфинкс улыбался. Ради этой улыбки мы и приехали в Египет.

НИЛ

I

Во второй книге истории Геродота, носящей название «Эвтерпа», сказано, что от знаменитых египетских историков из Гелиополя и почтенных ученых из Мемфиса и Фив автор получил достоверные сведения о возрасте и культуре их страны.

«Египтяне первыми открыли солнечный год и первыми додумались разделить его на двенадцать месяцев, — пишет Геродот. — Все это они прочитали по звездам».

Геродот родился в Малой Азии, в городе Галикарнасе. На долгие годы он был изгнан афинским правителем на остров Самос. Случилось это в середине пятого столетия до нашей эры. Находясь в изгнании, он отправился путешествовать по всему миру. Интересно, что такой беспристрастный историк, как Геродот, признает египетский календарь лучше календаря греческого.

Эмиль Людвиг[10] в своем описании Нила с безапелляционной уверенностью утверждает, что египетский календарь был введен примерно около 4000 года до нашей эры. Впрочем, мнение многоречивого Людвига можно принимать или не принимать к сведению. Но, скажем, высказываниям многих других историков, при всех их идейных разногласиях, обычно приписывалась некоторая солидная достоверность, во всяком случае в области дат и фактов.