Видение невидения

Я могу утвердиться и в видении невидения — в покаянии. Тогда это ложное, фарисейское покаяние: игра в покаяние от гордыни, лицемерия или легкомыслия. Теоретическая аналогия к ложному покаянию или игре в покаяние — игра в сомнение: самоуверенное самодовольное сомнение. Теоретическая аналогия к фарисейскому утверждению в своей праведности: уверенность в своем уме и так как в своем — то глупость; это теоретический абстрактный догматизм.

Мне угрожает мое невидение: моя, собственная праведность, мой собственный ум. Мне угрожает устойчивое — моя устойчивость, мой автоматизм мысли и чувства. Это искушение; и в этом же искушении я вижу утешение, смысл смены утешения искушением. В моем крушении и падении, в моем вопле, в слышании своего вопля, беспредметно-всеобщего вопля, в неустойчивости моей устойчивости и моего равновесия — моя сила и крепость. Потому что тогда уже не я держу себя — Бог держит меня: «Ангелам Своим заповедает о Тебе... На руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею» (Пс. 90, 11 —12). Это сказано о Христе; это сказано и о всяком верующем в Него.

Апостол Павел говорит: «Знаю человека во Христе, который назад тому четырнадцать лет... восхищен был до третьего неба. И знаю о таком человеке... что он был восхищен в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать. <...> И чтоб я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть, ангел сатаны, удручать меня, чтоб я не превозносился. Трижды молил я Господа о том, чтобы удалил его от меня, но Господь сказал мне: "довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи". И потому я гораздо охотнее буду хвалиться своими немощами, чтобы обитала во мне сила Христова... ибо, когда я немощен, тогда силен» (2 Кор. 12, 2 — 4, 7 —10).

Я не был вознесен до третьего неба. Я не слышал неизреченных слов. Но может, каждый человек бывает вознесен до третьего неба, только не видит? и каждый слышит неизреченные слова, но не понимает, как каждый вопит, но не каждый слышит свой вопль? И каждый имеет свое жало в плоть, только не понимает, к чему оно, и даже не знает, что ему дано жало в плоть, что Бог дал ему жало в плоть, чтобы удручать его. Может, Бог послал мне страшный, пустой, невидящий взгляд, чтобы он постоянно напоминал мне о моем жале в плоть, чтобы я не успокоился в устойчивом, в автоматизме мысли, чувства и повседневности?

6

В Евангелии есть жестокие изречения. Во всяком случае такими они кажутся моему самоуверенному, павшему в Адаме, разуму, моей упрямой, жестоковыйной воле, моей сентиментально-чувствительной Душе.

1. Христос ничего не требует от меня, никаких ограничений, наоборот, Он пришел, чтобы освободить меня от всех ограничений, сделать свободным, освободить от греха и страдания. Но условие этой свободы и освобождения от страдания очень жестокое — еще большее страдание: полное отречение не только от мира, но и от всех своих желаний и своих привязанностей, от себя самого.

2. Христос говорит о вечном осуждении, вечной муке — геенне огненной. В этих словах страшны не осуждение, не мука — их достаточно и в жизни, и я заслужил их, страшна вечность осуждения и муки.

3. Христос говорит: «На суд пришел Я в мир сей, чтобы невидящие видели, а видящие стали слепы».

_______

1. Я все время повторяю: в одной и той же точке грех и святость, страдание и радость, зло и добро. Благая, то есть добрая и радостная, весть — самая страшная и жестокая: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником; и кто не несет креста своего и идет за Мною, не может быть Моим учеником» (Лк. 14, 26 — 27).

Кто ненавидит своих родителей, тот плохой сын и нарушает пятую заповедь: чти отца и матерь твою. Христос не призывает к нарушению пятой заповеди, наоборот, он упрекает фарисеев за то, что они нарушают ее. И Сам Он на кресте помнил о Своей матери. Он призывает не к ненависти, а к любви, даже к врагам. Любовь к ближнему, говорит Он, одна из двух заповедей, на которых стоят закон и пророки. Как понимать изречение Лк. 14, 26 — 27?