Виденное наяву

О, эти прекрасные названия! Сколько в них было заложено веры в кинематограф! Сколько скрыто тайных надежд быть зачарованным этим волшебством. Идешь в «Экран жизни» – а там чья-то жизнь, неведомая, чуть убыстренная, странная. Идешь в «Чары», а там тебе вместе с билетом выдают бумажные очки, в одном глазу – зеленая слюда, в другом – красная, и на экран надо глядеть сквозь эти два цвета – получается и разноцветно и объемно. Вот ведь какая штука! Идешь в «Великий немой» – а там тупицы Пат и Паташон возятся, потеют, серьезно и молча, с пустыми глазами. Жаль, что не слышно, как они пыхтят там за полотном, хоть сам за них пыхти. А в «Ша нуар» – «Человек из ресторана» с Михаилом Чеховым, Климовым из Малого, молоденьким Жаровым и другими фантастическими артистами, лица которых можно очень хорошо разглядеть, раз они во весь экран, и наплакаться вволю под замечательную игру на рояле, под такую раздирающую душу музыку, которую в другом месте и услышать нельзя, только в кино, в темноте…

Ушли в небытие Вера Холодная и Мозжухин, появились новые красавицы и красавцы. Эмма Цесарская и Кторов, а еще до уморы смешной Игорь Ильинский – наш Чаплин, да и сам Чаплин, который тоже наш, хоть и не наш. Да Гарольд Ллойд, в роговых очках, лазающий по стене, как муха…

Чудеса! Магия! Чары!..

Все с уважением относились к кино, с почтением. Я очень хорошо помню, как дедушка одной моей подружки, Наны, очень серьезный старик, заходил к нам во двор, где мы играли, и солидно так заявлял:

– Я иду в кинематограф.

И голос был такой, что не чепухой какой-то он намерен сейчас заняться, а идет в КИНЕМАТОГРАФ. Как потом, через несколько лет, почтенные, серьезные люди стали ходить в планетарий – новинку того времени – и тоже важно говорили: «Я иду в ПЛАНЕТАРИЙ».

Вроде бы по очень важному делу… А чего, собственно, иронизировать? Ведь и вправду по важному. Там небесные звезды, а тут «звезды» кино – человеческие. Там неведомая небесная жизнь, а тут неведомая земная. Не увидишь и не узнаешь… И будешь жить не в курсе дела, дурак дураком и уши холодные!..

А еще было кино под названием «Колосс» – в Большом зале Консерватории, там бывали премьеры различных фильмов, своих и чужих, там раздевались, сдавали пальто в гардероб.

Премьера нашего первого звукового фильма «Путевка в жизнь» была, если не ошибаюсь, именно в «Колоссе». Во всяком случае, я впервые картину эту видел там вместе с моими родителями. Пока шли надписи и играла музыка, ничего нового я еще не ощущал, ведь бывали же картины, которым аккомпанировал оркестр. Именно в «Ша нуар» это и случалось. Но когда из тесной кучи гревшихся у асфальтового котла беспризорных раздался сдавленный голос, словно заговорил тугоухий: «Яблочка хоца!» – первая реплика Мустафы, атамана всех этих несчастных мальчишек, – я, помню, задрожал от волнения, я был потрясен: «“Великий немой” заговорил!» – как писали тогда во всех газетах. А когда они, звероподобные беспризорники, вдруг по-людски запели: «Позабыт-позаброшен, с молодых-юных лет, я остался сиротою, счастья-доли мне нет…» – в горле защекотало и захотелось плакать…

Поразительная вещь – память! Я сейчас пишу все это, и на мой внутренний экран проецируется изображение былого такой четкости, что просто диву даешься… Ясно вижу, как мы, родители и я, возвращаемся домой молча, подавленные впечатлением, еще никогда не переживаемым, и по дороге меня не надо было, как обычно, одергивать. Как отец мой, только мы поднялись к себе, схватил свою мандолину и начал тихо подбирать, а потом заиграл во всю мощь «Позабыт-позаброшен…» и как мама сказала: «Перестань, Леля, нет никаких сил!»

«Вот он каков, оказывается, новый эффект присутствия!» – думаю я теперь. Если сравнивать по этому признаку кинематограф с другими искусствами, то ни одно из них, разве что музыка, не выдерживает подобного сопоставления. Хорошие звуковые картины, как правило, отбирают у зрителей все их душевные силы, до дна, до предела. Эстетская условность немого кино с его «балетом» под тапера стала уходить в небытие, унося с собой и пленительные облики теперь уже поверженных кумиров. Поначалу мало кто заметил, что произошло нечто существенно большее, нежели простая замена немого кино на звуковое. Произошел качественный скачок. Родилось новое искусство, впечатляющей силы которого и значения для человечества еще никто толком не понимал. Появился новый фетиш, оракул, властитель дум, хотя на первых порах и с заемной у немого кино эстетикой.

Новое массовое искусство набирало силу, как богатырь, не по дням, а по часам, оно вызывало к себе особое отношение, ибо выступало в неведомом прежде ранге «подлинной жизни». У людей появилась новая страсть – КИНО. И возникало ни с чем не сравнимое жадное слияние зрителя с экраном – главная, на мой взгляд, особенность звукового, а потом и цветного кинематографа – доверительный разговор изображения со зрителем о самом главном. Но об этом речь впереди.

Пророк на миг