Видеоунтерменш

– Поймите, Александр Витальевич. – Эзополь закатил глаза, как он обычно делал, выстраивая в систему собственные умозаключения. – Я и сам-то не очень верю в полную серьезность тех доводов, которые мне удалось подслушать… пардон… услышать… Имею в виду скуфети. Но жизнь и, как вы говорите, шахматная практика научили меня думать немножко вперед, а значит, организовывать своевременную профилактику. Допустим, что все это домыслы, бред и чушь… Но не лишним ли будет перестраховаться и попытаться ликвидировать угрозу, даже если она виртуальна? Полиция Израиля, например, оцепляет место и расстреливает брошенную дамскую сумочку, не зная, заложена в ней фугасная взрывчатка или нет. Так почему бы и нам с вами, Александр Витальевич, не поступить аналогичным образом? Представить, что владимировская скуфеть – реальная психологическая сила, и попробовать как-нибудь обезопасить себя, перехватив ее чертежи. А там уже решим, что со всем этим делать. На сегодняшний день мне известно, что Леснер этим вопросом не интересуется. Он считает, что его власть абсолютно незыблема, и теперь озадачен только поиском эликсира жизни. Что же касается скуфетей, то больше всего материалов по этому вопросу из Историко-архивного института увел Гусин. Но материалы его, по всей видимости, не обладают большой ценностью, иначе он бы так не психовал. Основные чертежи, судя по всему, у Апокова. Кстати, не спрашивали, зачем он с собой в пансионат такой огромный крест привез?

– Не спрашивал, но слышал, что для каких-то съемок… Тем более он собирался к Новому году готовить рок-оперу…

– Хм… Рок-опера… – опять задумался Эзополь. – Ладно, посмотрим… Так вот, у Апокова, когда он находится в ясной памяти, мы ничего не сможем выведать ни под каким соусом. Надавить тоже не сможем – слишком весомая фигура. Но существует одно «но»… В нашей компании работает некто господин Афанасьеу, который в свое время собственноручно по заданию Апокова уворовал чертежи главной скуфети. И, надо полагать, успел сделать копии. Во всяком случае, так поступил бы на его месте любой здравомыслящий человек. Я смотрел записи в амбарных книгах Полянского и сейчас понимаю, когда мог произойти актуализированный диалог Апокова и Афанасьеу, после чего могло последовать задание. Это, скорее всего, случилось два года назад во время корпоративной вечеринки, когда Афанасьеу исполнял кубанский перепляс.

– Да, я помню этот его танец, – скривился Гуревич. – Почувствовал, букашка, чем зацепить…

– Так вот, – продолжал Эзополь, – Афанасьеу – фигура в общем-то мелкая. Заступаться за него по большому счету никто не станет. Тот же Апоков, если дело запахнет жареным, от него открестится, не моргнув. Так что я предлагаю не откладывать дело в долгий ящик, а заняться этим субъектом прямо сегодня, прямо сейчас. Тем более что Афанасьеу вместе со всеми здесь, на Селигере.

– Очевидно, что вы правы, Юрий Михайлович, – кивнул Буревич. – Только я все время думаю… Отчего же вы постоянно информируете меня о своих планах? Вводите в курс нешуточных дел… Я счастлив, конечно, что у нас сохранились уважительные отношения друг к другу… Высокая степень доверия… Однако не пойму… Зачем я все-таки вам нужен? Если скуфеть окажется в ваших руках, то зачем же вам с кем-то делить победу? Победу, которой я, кстати, совсем не заслуживаю и на которую не претендую…

– Ну, не будьте чересчур скромным, Александр Витальевич, – улыбнулся Эзополь. – Желание победить заложено в натуре каждого. И в вашей тоже. Я же хотел бы видеть в вашем лице прежде всего крепкого союзника, с которым готов преломить аппетитный пряник дивидендов, если таковой, конечно, добудем.

– Что же от меня требуется? – напрягся Буревич.

– Допросить Афанасьеу.

Предложение как будто повисло в воздухе. А вокруг стало еще тише. Смех, доносившийся со стороны озера, прекратился. Чирикающих воробьев, прыгавших на асфальтовой дорожке, сменили медлительные голуби. Стали подлетать вороны. Музыка, только что заигравшая в ближайшем баре, неожиданно оборвалась.

– Но ведь он же… но ведь он же ничего не скажет, – прошептал Буревич. – Афанасьеу сделал ставку на Апокова и теперь очень ему предан.