– Не из-за него, а из-за «духов». Василь, кончай: нарвемся, опять нас отправят к черту на куличики!
– Во-во! Слышь, гад! Из-за тебя мы полгода в Азии пыль глотали. Двое хороших парней погибли. Жаль, я тебя мало приголубил. Когда тебя к стенке поведут, я в расстрельную команду попрошусь – хочу свинцовый подарочек лично вручить.
По-моему, у этого кадра проблемы с психикой.
– Вряд ли.
– Что ты там вякнул? – Капитан разошелся не на шутку.
– Василь!!!
– Вряд ли поведут расстреливать. – Голос после трех суток молчания звучит хрипло.
– Тогда я тебя сейчас сам шлепну! – Рогов схватился за кобуру.
– Василь!!! Капитан!!! Сядь на место! – Второй конвоир с силой усаживает приятеля на сиденье.
– Живи, щенок! За твою гребаную жизнь кровью наших ребят заплачено…
Да… Накипело у мужика… Как-то и мстить теперь…
Спокойствия Рогова хватило ненадолго, уже минут через двадцать он снова стал выступать с теми же претензиями ко мне, а второй конвоир, у которого я знал только звание – лейтенант и имя – Игорь, опять же начал его успокаивать. Что меня страшно взбесило в машине и злило еще потом некоторое время – это то, что вначале я поверил в этот спектакль. И даже немного успел посопереживать этому гаду. Я ведь терял друзей: кого-то в бою, кого-то просто по возрасту, но никогда не приходило мне в голову спекулировать на этой теме. А тут… Еще и по матушке проехался своим грязным языком.
Ну вот хоть убейте, не верю я, что в серьезной конторе, а речь идет не о заштатном филиале, а о Московском – втором по значимости (после Петербургского) отделении ПГБ, держат таких неадекватов. И тем более отправляют их конвоировать непосредственного виновника неприятностей. Что, других людей не нашлось? Грубовато работаете, товарищи!
Отрешившись от происходящего, начал готовить ответку. К счастью (моему, разумеется), ручные и ножные браслеты с блокирующей начинкой далеко не полностью перекрывали возможности тела. Да, колдовать удобнее руками, но если знать, что
Поэтому, когда капитан, выводя меня на свет божий, вдруг упал и забился в судорогах, пуская пену изо рта, шокированы были все, кроме меня. Круциатос – это больно, черт возьми! Крыски, ваша смерть не была напрасной – техника нашла своего героя! Хорошо быть начитанным!
К слову, на меня никто и не подумал. Каких только версий не услышал – и эпилепсия, и сердечный приступ, и отравление. Ничего общего с действительностью.
А вот нечего было хлопать своей немытой лапой мне по шее – здоровее был бы!
Поднявшаяся суета вокруг Рогова дала мне возможность оценить новое место пребывания. Если не ошибаюсь – все-таки Петербург, но здание мне незнакомо. Что ж, здравствуй, столица!
Одиночка в Питере ничем не отличалась от одиночки в Москве. Что поделать – типовой проект. Всю ночь пытался настроиться на предстоящую встречу, но выходило плохо. Лишь под утро забылся тревожным сном с единственной здравой мыслью: «Будь что будет!»
А вот Милославский не зря считается хитромудрым. Все мои заготовки на разговор он поломал с ходу – на следующий день первым в камеру просочился Митька.
– Горыныч! Живой! Змеюка подколодная, как же я за тебя переживал!
– Митяй! Вымахал, отъелся! Да как тебя земля, такого медведя, носит? – С трудом выбираюсь из крепких объятий и оглядываю сильно выросшего брата.
– Навел ты шороху! Все училище месяц трясли! Как ты?
– Как видишь – лучшие апартаменты выделили! – рукой обвожу окружающую обстановку.
– Это временно, разберутся. Горка! Как же я рад, что тебя наконец нашли! – И снова бросается обниматься.
А уж как я-то рад, не передать…
– Слушай, ты ж худой такой, седой! Тяжко пришлось?
– Где седой?
Как «седой»? Откуда?
– Вот здесь. – Брат проводит по едва залеченному месту удара берцем.
– А, здесь… Это меня нашли так. Хорошо искали.
– Тихон Сергеевич! – В камере появилось новое действующее лицо. – За что его так? Почему он вообще в камере? Он что, натворил что-то?
– Разберемся, Дима! – И уже в сторону охраны: – Я его забираю!
Ну вот, пошла игра. Ставка – свобода.
В кабинете Милославского Митька опять бросился тормошить и расспрашивать меня, но Тихон Сергеевич вскоре пресек разговор:
– Убедился, что брат живой?
– Да.
– Тогда езжай домой. А мы тут будем утрясать формальности. Потом наговоритесь.
– Хорошо. Спасибо, Тихон Сергеевич! А маме можно сказать?
– Скажи, только пусть она пока дома сидит, ее сюда не пустят. Разберемся во всем – сам сообщу.
– Егор, как же я рад! Ты не представляешь, как я рад! – Напоследок Митька еще раз стискивает меня. – Разбирайся скорее, я соскучился!
Хлопок двери оставляет меня наедине с Милославским.