Может прошла минута, а может час, в страхе он потерял счет времени, по цоканью копыт и глухим ударам нагайки купец понял, что бандиты скрылись. Что есть мочи он заорал: – Кузьма!!! – Спящий в одном квартале от разворачивающейся трагедии и потому ничего не видевший слуга, спросонья, выглянул из повозки, с трудом пытаясь понять кто кричит и что здесь происходит.
В его адрес посыпалась самая грязная и нецензурная брань, которую и в кабаках то не часто говорили. Испуганный Кузьма, чуть не падая на ходу, спросонья бежал на помощь, но слишком поздно: – Ваше степенство, не велите ругаться, ей Богу, на секунду уснул.
Купец лишь смачно сплюнул и побежал к лежавшему на мостовой Иевлеву. Николай упал навзничь и теперь с глухими стонами пытался встать, но едва ли это было ему по силам. Волосы его намокли и слиплись от грязи, весь сюртук был залит алой кровью, отчего понять, куда пришелся удар ножа, вряд ли было возможно.
Подбежав к нему, Кузнецов помешал бесплодным попыткам Николая встать на ноги, голову его он положил на свои колени, и почти отцовским жестом убрал волосы от лица. Тот снова глухо и жалобно застонал, глаза его были широко открыты, но едва ли он в полной мере понимал, что происходит.
– Гони сюда лошадей, дурак, – закричал он с отчаянием на извозчика.
– Ну что же ты наделал то, глупый, глупый, что же ты наделал, – горько повторял Степан Михайлович, вот только минуту назад он ненавидел этого мужчину, а сейчас, глядя как жизнь, понемногу покидает того, готов был отдать все, чтобы ему помочь, и хотя он не был причастен к произошедшему, нестерпимое чувство вины, легло на сердце тяжелым крестом.
– Анна, – простонал тот.
– Будет, будет тебе Анна, молчи, молчи, слова силы отбирают. Держись, держись, голубчик, все будет хорошо, – утешал он Николая, словно ребенка.
Подъехал извозчик, и они, погрузив Николая в бричку, через самую грязь, едва разбирая дорогу, поскакали к дому.
Разбудил Анну тревожный стук копыт и скрип, подъезжающих к парадной, колес. Она тотчас подскочила с дивана, уснув в неудобной позе, с трудом разминала затекшие ноги и пальцы. Неужели Георгий подъехал, хотя было слишком рано, а может Нина Терентьевна вернулась с дочками раньше обещанного, или Степан Михайлович из конторы воротился. Не успев перебрать в голове все версии, как дверь с грохотом отворилась, будто ее со всей силой выбили ногой. Анна подпрыгнула от ужаса, со страхом обернувшись в сторону двери.
В гостиную едва держась на ногах, ввалился Степан Михайлович с Кузьмой, на руках они держали огромный сверток, с укутанным, словно младенец в меховое пальто человеком, тот был недвижим, не издавал ни звука и только острый профиль выдался поверх накидки.
Пошатываясь, невидящим взором, не обратив внимания на Анну, Степан Михайлович со слугой, тяжелым шагом направились в ближайшую комнату.
– Тихон, беги за доктором, он как раз через два дома, скажи, чтобы пришел хоть в исподнем, время не терпит, а за констеблем отправь Егорку, скажи ему, тут все на месте объясним, долго сейчас рассказывать, что приключилось, – прокричал купец, на ходу.
Тихон, до этого, нервозно, теребивший шапку и переминавшийся с ноги на ногу, только услышав команду, тотчас скрылся за дверью в зловещей темноте улицы.
Анна, начиная приходить в себя и понимать, что происходит, кинулись за ним. В голове за долю секунды пронеслись тысячи мыслей, сердце гулко билось где-то у самого горла, стремясь вырваться наружу.
Увидев на кровати лежавшего Николая с запекшимися губами и полуоткрытыми глазами, она, обезумев, кинулась на купца словно дикая кошка: – Что вы с ним сделали? Это вы! Что вы с ним сделали мерзавец, она пыталась ударить его, но тот легко отмахивался от нее как от надоедливой мухи, наконец, рассвирепев, он толкнул ее что есть мочи, так что она отлетела к стене, будто тряпичная кукла и с грохотом приземлилась.
– Не трогал я его! – закричал он и окровавленными руками, достав из внутреннего кармана пачку смятых векселей, кинул их на пол, – Сам бы уехал твой Николай. Мне и трогать его надобности не было…в долгах он, хуже картежника последнего, полюбовник твой, – зло проскрежетал зубами купец.
Анна, немного отрезвев от горя, но по-прежнему ничего не понимая, подползла к Николаю. Боясь сделать ему больно, распеленала из мехового пальто бережно, будто матушка свое дитя. Он тихо застонал и открыл глаза.
– Голубка моя, – ласково прошептал он, попытавшись коснуться ее лица, но поморщившись, опустил руку, так что та безжизненно свесилась с края кровати.
– Тише, тише, ничего не говори, – умоляюще сказала она, прикоснувшись ласково пальцами к его губам, – не тревожься, я с тобой, я здесь.
Сюртук и рубашка были все в крови, но по его неудобной позе, и по тому как скованна правая рука, она поняла что рана находиться справа, стало быть сердце вне опасности. Малая, но надежда.
– Дайте мне нож, чистую воду и ткань, – скомандовала Анна. Ловко разрезав рубашку, она увидела, как глубока была рана. И хотя кровь уже не сочилась из груди, слышно было как нелегко со свистом дышал Николай, а грудь тяжело вздымалась.