Я покачала головой, подошла к холодильнику и достала упаковку яблочного сока. Когда я отпила прямо из коробки, выражение лица Кары стало обиженным.
— А если бы я захотела?
Итак, я втянула яблочный сок в рот и демонстративно выплюнула его обратно в коробку, прежде чем встряхнуть и передать ей.
— Держи.
Брови Кары приподнялись.
— Думаешь, я этого не сделаю?
— Я знаю, что ты этого не сделаешь.
Она выхватила коробку у меня из рук, прищурилась и сказала:
— Как будто ты меня совсем не знаешь.
Но она поднесла коробку к губам.
Затем подняла ее.
Она сделала огромный глоток, и я медленно, не веря своим глазам, произнесла:
— Видишь? — Она вытерла рот тыльной стороной ладони и попыталась улыбнуться, но ее губы скривились. — Нет про…
Я не видела, как она поперхнулась, но когда это произошло, я расхохоталась и бросилась к ней, когда она наклонилась над раковиной и снова поперхнулась.
— У тебя все нормально?
Она скорчила гримасу и прохрипела:
— Это действительно было отвратительно. Никому не говори, что я это сделала.
Мое сердце согрелось, когда я поняла, что Кара смотрит на мой дом как на убежище. Хотя это имело смысл. Она жила здесь какое-то время, и это было хорошо. Мы редко ссорились, но если ссорились, то обычно из-за какой-нибудь глупости, например: «Ты съела мой кекс?» или «Эй, это мой свитер».
Со временем мне пришлось признать, что, хотя у меня не было кровных сестер, у меня было три, которых я выбрала. Кара была одной из них.
Подавив смех, я вылила остаток сока в раковину и спросила:
— Говорила с Алессио?
Кислое выражение ее лица сказало мне, что она это не делала.
Ее брови нахмурились, когда она протянула слово:
— Неееет. Я звоню, он не отвечает. Я пишу сообщение, он не отвечает. — Ее лицо скривилось. — Я была в таком отчаянии, что написала: «Привет, секси», а затем сразу же после этого отправила ему еще одно сообщение со словами: «Ой, не тебе. Извини».
Ух ты. Кара вытащила большие пушки.
— И он не клюнул?
Она прислонилась спиной к стойке, выглядя такой несчастной, какой я ее никогда не видела.
— Ни капельки. Что за псих.
Боже, он был упрям. Что такого было в этих мужчинах? Попросите их застрелить парня, и они едва ли будут колебаться. Попросите их признаться в своих чувствах, и они вдруг no hablo ingles (прим. пер. — перестанут говорить на английском языке).
Если мы собирались действовать жестко, нам нужна была поддержка.
— Знаешь, возможно, нам придется попросить Мину помочь с этим.
Кара вздохнула, затем нахмурилась.
— Серьезно? Вот где мы находимся? Мы должны привлечь к этому третье лицо? — Она повернулась и с глухим стуком уронила голову на стойку. То, что она сказала дальше, прозвучало приглушенно. — Почему я просто не могу понравиться парню, чтобы он полюбил меня в ответ? Тот, кто хочет дать мне два в парадный, один в шоколадный (прим. — жест описывает процесс проникновения указательного и среднего пальцев во влагалище и мизинца в анус)? Разве я много прошу?
Господь всевышний, ты ей был нужен.
Я погладила ее по волосам и проворковала.
— Он будет. Он просто напуган, потому что ты маленькая и полна мужества, а он весь обреченный и мрачный. Вы вдвоем будете как спичка в бензобаке. — Я дернула шелковистую прядь ее белокурых локонов. — Взрывоопасные.
Она подняла голову и поджала губы.
— Ты так думаешь?
— Я знаю, — заявила я, собирая ее волосы в свои руки и убирая их с ее плеч, играя с густой гривой, как всегда делала. — Пойдем поговорим с Миной. После этого мы едем в Ла Перлу. —
Спустя три часа похода по магазинам и многочисленных покупок был разработан план, и хотя Мина не была в восторге от той роли, которую я попросила ее сыграть, она признала, что ее брат был упрям и нуждался в легком толчке, чтобы заставить его двигаться.
— Он разозлится. — Мина ерзала на заднем сиденье, практически постанывая от отчаяния, пока мы подъезжали к дому.
Как будто Алессио мог когда-либо злиться на свою младшую сестру. Он обожал ее. Она была солнечным светом на надгробии, где он лежал. Во многих смыслах одно ее присутствие вернуло его к жизни. Алессио Скарфо был оболочкой мужчины, пока Мина не проникла в его сердце, где и осталась.
— Он не рассердится, — равнодушно пробормотала я, но тихо добавила: — на тебя.
Потому что он всегда был зол, и, если собирался злиться на кого-то, так это на меня. Это всегда была я. И я не возражала. Наша странная семейная связь сблизила нас таким образом, что злость друг на друга была мимолетной эмоцией.
Мы быстро вспыхивали, но также быстро и остывали.