Вика

– Нет, мамочка! – закричала я. – Только звериные. И Катя научила меня отгораживаться…

У мамы упали руки, и я почувствовала, что она вот-вот опять заплачет. Но тут в дверь позвонили. Это оказались Юля и её одноклассник, громадный Вова. Юля была бледная, а Вова держал её за руку и молчал.

Мишка сразу вскочил, бросился к ней и стал скулить, тоненько, как щенок, а Юля уткнулась лицом ему в шею. А потом обняла меня и тихо-тихо спросила:

– Ты?

А я ей так же тихо ответила в самое ухо:

– Мишка кричал, и я услышала.

Мама предложила им чаю, спросила, не нужна ли помощь, может быть, дать с собой еды и питья, ведь плита у них не работает, но Юля ответила, что не надо, что папа с мамой уже дома. Вова сказал, что сам принесёт всё, что потребуется, и они с благодарностями ушли.

А Мишка обернулся и попрощался со мной.

По телику говорили, что у собак ум как у пятилетнего ребёнка, но у Мишки – почти как у меня, а мне девять лет. А вот у Сенькиной Ирмы – как у трёхлетнего ребёнка.

Тут-то я маме всё-всё рассказала: как ньюф Мишка обещал, что мы с Катей можем больше не бояться Ирму; как я искала Сеньку и расспрашивала белок и дворняжек; как сеттер Якс услышал меня и привёл к нужному месту. Про ворону рассказала, и как Юля искала ключи, а Мишка подсказал мне, где она их забыла. Но про то, что я услышала Васькины мысли, я не сказала. Может быть, я услышала их не умом, а ушами… А если даже умом, так у Васьки мысли совсем простые: можно догадаться без всякой, как её, телепатии.

* * *

Вечером, когда я легла спать, мама увела папу в их комнату, и они стали там тихо разговаривать. Наверняка обо мне. Мне ужасно захотелось подслушать их мысли, но было страшно: а вдруг они почувствуют? Но очень хотелось! Тогда я встала, подкралась к двери и стала подслушивать их слова. Это почему-то не было страшно.

Они говорили тихо, но папа вдруг засмеялся и громко сказал:

– Да ты что?! Действительно умеет?!

Мама что-то ему тихо ответила, и папа опять сказал громко:

– Перестань. Абсолютно нормальная девочка. Ты до сегодняшнего дня замечала в ней какие-то отклонения?

Снова мамин тихий ответ и снова папа:

– Незачем, само пройдёт, когда подрастёт и появятся другие интересы. А не пройдёт, научится управлять этим своим даром… Сумеет… Ни к каким врачам водить её не будем, незачем нагружать ребёнка.

А потом ещё:

– Вот об этом даже не думай, вот что действительно может стать тяжёлой травмой! Катя для неё как сестра, да и для нас она член семьи. И никому об этом её даре, сама понимаешь… Ну, ладно, давай собираться ко сну. Завтра у меня тяжёлый день.

Я поскорее кинулась в постель, укрылась, закрыла глаза и замерла, потому что знала: сейчас папа, как обычно перед сном, зайдёт посмотреть на меня. Катя свернулась клубочком у меня в ногах и тоже притворилась спящей.

Папа вошёл в мою комнату, постоял надо мной и вдруг сказал:

– А ведь не спишь, притворщица!

Я от неожиданности открыла глаза, а папа засмеялся и спросил:

– Подслушивала?

Делать было нечего, и я закивала. Папа сел на кровать, обнял меня и сказал:

– Только не злоупотребляй своим даром. Ты ведь обычная девочка, такой и оставайся, а то и вправду тебе будет трудно. И никому об этом не рассказывай, а то тебя украдут, оденут клоуном, накрасят щёки и нос и станут показывать в цирке… Ну-ну, шучу, шучу… Мы с мамой тоже будем молчать, как партизаны.

Я обняла папу и сказала, что очень его люблю. И сразу крепко уснула.

* * *

Мы с Сенькой часто звонили друг другу по телефону, разговаривали, а если попадалась трудная задача, он помогал мне её решить. В школу и из школы мы тоже шли вместе. А Васька почти всегда тащился за нами и шипел в голове что-то неприятное про меня и Сеньку, но я его уже не слушала. Кажется, у меня понемногу получалось отгораживаться от чужих мыслей.

Однажды Сенька даже хотел побить Ваську, чтобы он ходил сам по себе, но я заступилась, сказала, что если он такой дурак, то пусть ходит, пока самому не надоест. Сенька злился, но терпел.

Он рассказывал, что отец всё ещё в командировке, а бабка по-прежнему ругается, кричит и требует прогнать Ирму… В общем, кошмар. Даже домой идти не хочется.

Наконец отец вернулся, поговорил отдельно с мамой, потом с бабкой, а с Сенькой ещё не говорил. Поэтому Сенька волнуется, но терпит, потому что он мужчина, а мужчина должен быть сдержанным. И просит пока его ни о чём не расспрашивать. Конечно, я с уважением отнеслась к его просьбе.