Вихрь

Почти четверть города в правой его части лежала в руинах. Это было очень скверно, поскольку именно под ней располагалась жизненно важная инфраструктура Вокс- Кора. Благодаря комплексной взаимосвязи всех структур Вокс в прошлом выдерживал сильнейшие удары, не утрачивая работоспособности. Но даже самая децентрализованная сеть даст сбой, если утратит значительную долю проходимости, а именно это и произошло, видимо, когда нашу оборону сокрушил ядерный удар. Похоже, что мозг Вокса постиг сильнейший апоплексический удар, и повреждения оказались так обширны, что весь организм утратил способность нормально функционировать. Эпицентр катастрофы все еще был окутан дымом. В стене города зияла огромная дыра, в которую устремились бы силы фермеров, если бы не завал из все еще дымящихся радиоактивных обломков.

Трэя прожила в этом городе всю жизнь, и ее потрясение передалось мне, так что на глаза даже навернулись слезы.

Турк, убедившись, что Чой Диггер отошел достаточно далеко и не сможет нас слышать, попросил:

— Расскажи о тех, кто все это натворил.

— Построил город или сбросил бомбу?

— Сбросил бомбу.

— Это альянс кортикальных демократий и бионормативов-радикалов. Они решили во что бы то ни стало не дать нам пересечь Арку. Боятся, как бы мы не навлекли беду, не привлекли внимание гипотетиков.

— По-твоему, это могло бы случиться?

Трэя вести такую беседу не стала бы. Как истинная гражданка Вокса, она была слепо уверена благосклонности гипотетиков и в возможности установить контакт с ними. Но, будучи Эллисон, я могла позволить себе сомневаться в этом.

— Пока не знаю, — сказала я.

— Рано или поздно нам придется выбрать, на чьей мы стороне.

«Выбрать» — какая роскошь!

Но пока что это был беспредметный разговор. Мы съели месиво горохового цвета из мисок и привстали, чтобы напоследок изучить окрестности, прежде чем Чой Диггер снова свяжет нас на сон грядущий. Небо потемнело, и верхушка Арки серебрилась чуть не над нашими головами. Вокс-Кор наполнился густыми тенями.

Для меня самым грустным было именно это — погружение Вокс-Кора в темноту. Всю мою жизнь (то есть всю жизнь Трэи) это был город света. Свет сиял из него, как из бездонного решета, он был его сердцебиением. И вот он погас, не осталось даже маленького проблеска.

Если фермеры решатся атаковать, то ждать их атаки придется недолго. Пока что нам оставалось только таращиться на небо и снова убеждаться, что, судя по нахождению Арки в зените, мы достигли критического момента для перехода. Архипелаг Вокс был так велик, что частично мог уже миновать разделительную черту. Хотя это не имело значения: Вокс преодолеет Арку сразу, целиком, или не преодолеет ее совсем. Уже много столетий назад было ясно, что любая Арка больше похожа на разумный фильтр, чем на дверь. Раньше, когда эта Арка еще функционировала, она была способна отличить летящую птицу от плывущей лодки: лодку она перемещала с Земли на Экваторию, а птицу оставляла, что не так просто. Арка должна была обладать умением опознавать людей и продукты их труда и игнорировать другие бессчетные живые существа, обитавшие в обоих мирах (или населявшие их прежде). Иначе говоря, переход через Арку не был механическим процессом. Арка смотрела на тебя, оценивала и принимала или отвергала.

Старая добрая Земля останется для нас недосягаемой — такой исход был наиболее вероятным. Но меня больше пугала другая возможность. Еще до того, как Арка перестала функционировать, Земля претерпела такие изменения, что Турк ее просто не узнал бы. Последние беженцы из полярных городов живописали катастрофические сдвиги океанских побережий, бьющие из глубин мертвых вод фонтаны сероводорода, внезапные провалы в преисподнюю обширных участков суши…

Я закрыла глаза и погрузилась в то полубессознательное состояние, которое заменяет сон при крайней усталости, голоде или боли. Время от времени я открывала глаза и видела Турка, лежавшего в темноте со связанными за спиной руками. В нем не было ничего от того эмиссара гипотетиков, которого рисовало воображение Трэи. Он выглядел именно тем, кем был, — неприкаянным скитальцем, уже немолодым и смертельно изможденным.

Ему, наверное, что-то снилось, потому что время от времени он стонал.

Наверное, мне тоже что-то снились.

В следующий раз я очнулась беспросветной ночью из- за громкого резкого звука, вспоровшего темноту, как острый кинжал. Это был какой-то свист и вой, нескончаемый и бесчеловечный, но откуда-то мне знакомый… Спросонья я не сумела опознать этот истошный звук, а когда все-таки опознала, то почувствовала то, чего, казалось, уже давно лишилась: надежду.

Я лягнула Турка, чтобы его разбудить. Он открыл глаза, заморгал, кое-как сел.

— Слышишь? — сказала я ему. — Знаешь, что это? Это сирена тревоги, Турк, она призывает: «Все в убежище!» — Я постаралась как можно адекватнее перевести вокское понятие на древнеанглийский: — Воздушная тревога, будь она неладна!