Вихри эпох

Сверку, в общем-то, на самом деле производил я – у Ольги на это явно ушло бы больше времени. Поэтому я просто предоставлял ей сведения по каждому из наших образцов, а Ольга уже подчёркивала карандашом те показатели, которые казались ей наиболее подозрительными.

– … Ну-ка, Антон, а что это у нас в восьмом блоке с температурой ночью творилось? – водя карандашом по распечатанной раскладке, спросила девушка.

Я обратился к базе и быстро прошёлся по всей температурной ленте.

– Изменения незначительные, – ответил я. – Один-полтора градуса, не более. На росте растения это никак не отразится.

– Ну-ну… – рассеяно протянула Ольга, уже листая следующий отчёт.

Примерно так и проходила всегда первая часть дня, пока не появлялся начальник лаборатории – Тирольцев Василий Павлович, доктор биологических и ботанических наук.

В нашем отсеке он редко задерживался; если у Ольги не было никаких вопросов по форсированию фотосинтеза или каким-то проблемам в блоке, то Тирольцев после нескольких дежурных вопросов быстро убегал во второе крыло, где курировал исследования дендромутаций.

На меня же наш шеф обращал до обидного мало внимания – судя по всему, воспринимая мою скромную помощь как само собой разумеющееся. Да и вообще, в отличие от Ольги, с которой у меня за несколько месяцев сложились почти заговорщические отношения, другие лаборанты редко когда снисходили до общения с мной.

Разумеется, если речь не шла о том, чтобы в чём-то помочь – в таком случае учёные не брезговали замучить меня какими-нибудь бестолковыми вычислениями.

С другой стороны, а так уж ли нужно мне выслуживаться перед Тирольцевым? Напрашиваться на повышение? Так он, чего доброго, отправит меня в другой отдел или вовсе к рукам приберет – а я бы не хотел расставаться с нашей лабораторией…

Да ладно уж, чего греха таить – и с Ольгой тоже. Скорее, как раз с ней, в первую очередь, я расставаться бы и не хотел – ну, и с нашими работами, разумеется. Из первой группы подвергшихся индуцированным мутациям выжило лишь несколько экземпляров, но зато весь оставшийся материал был бесценен для дальнейших экспериментов. Разумеется, для практического применения результатов наших исследований необходимо проделать ещё большую работу – но уже сейчас потенциал нового мутагена был очевиден.

Не для всех, конечно – за место под солнцем отечественной биологии и ботаники боролось много учёных, и зачастую даже разгорались нешуточные баталии, можно сказать, шли лабораторией на лабораторию.

Один из таких подлых ударов – разгромная статья в каком-то журнале, автор которой прошёлся и по нашим исследованиям, и по индуцированным биомутациям вообще – очень сильно разозлил Ольгу. Она боролась за каждую копейку, вкладываемую институтом в нашу лабораторию, а подобные выпады могли существенно подорвать авторитет кафедры в глазах руководства Института. Дела и так шли не гладко: большая часть оборудования лаборатории была устаревшей, а заявки на переоснащение уже который год подряд не утверждались в министерстве. Здесь, похоже, был бессилен даже Василий Павлович.

– Антон! – раздался голос старшего лаборанта. – Присмотри, пожалуйста, за модулем, пока я схожу в основной блок. Надо проверить, готовы ли вчерашние анализы.

– Без проблем, – ответил я и активировал камеры слежения нашего испытательного модуля. Затем проверил, что там творится с атмосферой, выставил уровень радиоактивного фона и перевёл всё управление на автоматический режим.

Сам Тирольцев со своими коллегами занимался продуцированием новых ботанических видов путём не только многофакторного воздействия на растения, например, посредством радиации, но и имбридингом с животными клетками. Иными словами, в лабораториях профессора на клеточном уровне проводили эксперименты по скрещиванию двух царств.

Я хоть и не был полноправным сотрудником лаборатории, но зато имел доступ ко всей информации об исследованиях, проводившихся в ней, и мог целыми днями напролёт анализировать её, делая необходимые для последующих экспериментов выводы.

В общем-то, это тоже относилось числу основных моих обязанностей – поскольку на обработку такого количества информации у Ольги никакого времени не хватило бы.

Часто между нами разгорались жаркие споры по поводу необходимости введения тех или иных корректировок в алгоритмы, управляющие мутациями. Вот и сейчас, когда старший лаборант вернулась, на меня снова посыпались упрёки:

– Я сколько раз говорила, чтобы ты без моего подтверждения не изменял интенсивность облучения?

Выпад Ольги отчасти был справедлив, однако я так просто сдаваться не собирался.

– Но в прошлые разы, когда облучение достигало двух рентген, а затем переставало возрастать, мутации сильно замедлялись, – ответил я. – Я смоделировал варианты стимулирования дальнейшего роста клеток и пришёл к выводу, что оптимальным выходом может стать постоянное повышение радиационного облучения объектов.