Вихри перемен

Скрипучий лифт возносит его на этаж. Впереди длиннющий коридор, обитый вытертым желто-рыжим ковровым покрытием, а вдоль него ряды деревянных дверей – обычное расположение редакций в этом отстроенном еще в тридцатые годы здании. В самом конце коридор упирается в большое помещение, названное по цвету панелей и обивки стульев «Голубым залом».

Перед входом в него стоят стеклянные витрины с музейными экспонатами и подарками от именитых посетителей. Здесь же коридор сворачивает налево – в большую приемную главной редакции. В этом тупичке располагаются кабинеты главного и его заместителей.

Таково, в сущности, основное устройство легендарного шестого этажа. Место, куда на работу мечтают попасть все без исключения молодые журналисты великой страны.

Ступив на ворсяное покрытие коридора, Дубравин чувствует уже ставшее привычным легкое напряжение в позвоночном столбе и волнение в сердце.

Так действует на него «дух шестого этажа». Понятие абсолютно мистическое, для посторонних непонятное, но совершенно реальное для тех, кто живет и работает здесь. Столкнувшись с этим явлением, Дубравин нашел для себя некое удовлетворительное объяснение. Он понял, что воздух этажа аж звенит и вибрирует от разлитых в нем эманаций молодого эгоизма, самомнения, чувства исключительности. И эти эманации каким-то чудным образом питают творческую энергию журналистов, позволяя им изо дня в день, из года в год делать лучшую в мире газету.

Здесь со всей империи было собрано все самое живое, самое талантливое. И оно энергично пёрло, лезло, стремилось проявить себя, прозвучать на всю гигантскую страну.

Каждый считал себя интеллектуалом, гением, пупом вселенной и выдающимся деятелем всего и вся. Но так как это надо было доказывать делом, то пишущая братия жестко конкурировала за место под солнцем.

* * *

…Утро начинается с летучки. Здесь как в школе. Все по звонку. Не успевает Дубравин выскочить из лифта, как раздается треньканье колокольчика. Народ вылетает из кабинетов. И с гиканьем летит по взлетной полосе коридора в секретариат. На «топтушку». Здесь на большом столе ответственного секретаря раскладываются газетные полосы.

Номер собирается сильный. Идет нешуточная борьба за каждый абзац, за каждую строчку. Все доказывают, что их материал – это святое. То есть вечное и неповторимое. Рыдая, отходит от стола юная девушка-стажер. Её «заметку» сняли. Маститый длинноволосый и носатый обозреватель, вытирая клетчатым платочком обильный пот со лба (следствие вчерашних совместных возлияний с ответсеком), ждет окончания «топтушки». Он еще вчера в застолье договорился о своем эссе. А сегодня просто сидит на стульчике в сторонке. Сторожит. Не покусится ли кто-нибудь на его «нетленку».

Народ столпился у стола. Идет мозговой штурм. Придумывается название для сообщения о создании государственного комитета по чрезвычайному положению. Все собравшиеся разновозрастные, разнохарактерные журналисты хохмят и посмеиваются.

Дубравин, который еще ничего толком не знает, потихоньку спрашивает стоящего рядом редактора отдела пропаганды вспыльчивого, как порох, Виктора Пеплова:

– Что случилось? Я в деревне был у тещи. Не в курсе?

– Да, блин, какие-то суки объявили в Москве чрезвычайное положение в связи с болезнью Горбачёва!

– То-то я смотрю на перекрестке у издательства авария с армейскими произошла. Не мог понять, чего они тут делают? В центре города.

Судя по всему, народ не воспринял это самое ГКЧП всерьез.

– Давай назовем ее «Переворот по просьбам трудящихся!», – выдает на гора очередной заголовок самый главный мастер по этой части Равиль Мухутдинов.

– Точно!

– Прямо в яблочко попал! – сыпятся с разных сторон одобрительные возгласы.

Дубравин тоже включается в процесс «топтания». Начинает интриговать, предлагая ведущей номер Дарье Нуферовой статью собкора из Киргизии о развенчании культа личности местного писателя Чингиза Айтматова, который недавно потряс всех своими манкуртами-аборигенами, потерявшими память.

Теперь это тоже его работа. Опекать собкоров, разбросанных по всей необъятной стране.

Дело в том, что, будучи спецкором, он никак не мог всерьез, по-настоящему взяться за переезд своего семейства в Россию. Не было времени. И они до сих пор оставались в Казахстане. Жена работала в биологической лаборатории. Сын ходил в детский сад. Жили они все в той же корпунтовской квартире, которую он когда-то отвоевал у комсюков. Но, понятное дело, так не могло продолжаться вечно. Надо было их перевозить.

Раньше, до перестройки, молодым журналистам, приглашенным на работу в столицу, жилье давали сразу, как номенклатуре комсомола. Теперь этот порядок разрушился. И последний дом, построенный ЦК ВЛКСМ, был уже распределен.

Дубравину, как говорится, обломилось. Теперь он сам занимается обменом квартиры. Дело это муторное. Желающих уехать из Москвы мало. А цены они ломят крутые. Процесс требует времени и сил. Вот и вынужден он перейти с творческой должности на административную.