Викинг

Зато разнообразные вредоносные предметы, большинство из которых и холодным оружием никто не признает, имелись у деда в изобилии. Викинг разложил их на столе. Вот две небольшие металлические дубинки: только у одной ударный конец с небольшим утолщением, а у второй — полый, с глубокими насечками, напоминающий «розочку» разбитой бутылки. Незаменимая вещь в схватке с несколькими опытными противниками, когда нет возможности вкладывать в каждый удар всю свою силу. Здесь же трезубец Одина — жуткое изобретение викингов с остриями наподобие рыболовных крючков, позволяющее бойцу одним ударом обречь противника на сравнительно легкую, но неизбежную смерть от потери крови — трудно что-нибудь поделать с разорванной сразу в двух местах артерией. А еще древние использовали эту штуку как орудие пытки в походных условиях. В тело она входит легко, а вот назад только с кусками кровоточащего мяса. Рядом — куда более позднее изобретение человеческого гения: массивный кастет, к которому с боков приделаны две тонкие треугольные стальные пластинки с острой, как бритва, кромкой. Изделие, конечно, на любителя. Викинг его не жаловал, но оно свою лепту в создание иллюзии о несвязанных между собой убийствах внести, несомненно, способно.

Отсутствие огнестрельного оружия должны были хотя бы частично компенсировать метательные ножи. Ими Викинг пользовался виртуозно, с пятнадцати метров попадая в подброшенный шарик для настольного тенниса. Умел Глеб и стрелять из лука, но человек с колчаном стрел за плечами выглядел бы в современном городе, мягко говоря, нелепо. Викинг еще раз пробежал глазами свой арсенал, с усмешкой отложив в сторону древние свинцовые шарики для метания из пращи. Все остальное могло пригодиться, даже вон тот большущий гвоздь. Дело не в оружии, а в руках, которые его держат. Как сказал знаменитый Эдисон, настоящий мастер должен уметь пилить буравом и буравить пилой.

* * *

Общеизвестно, что по жизни в небольших провинциальных городах можно с наибольшей уверенностью судить о состоянии дел во всей стране. И Глотов в этом смысле не являлся исключением. Взять хотя бы демографический вопрос. С началом девяностых стали резко пустеть некогда переполненные палаты роддома. Через несколько лет один предприимчивый делец попытался было уплотнить ряды беременных женщин, устроив на освободившихся площадях несколько, грубо говоря, шопов, но затея не удалась. Специфика заведения требовала работы всего здания как единого организма.

Затем пришел черед дошкольных учреждений. Два детских сада пришлось закрыть ввиду отсутствия самих детей. Еще несколько садов та же веселая перспектива поджидала в ближайшем будущем.

И, наконец, демографические неурядицы добрались до средней школы. Пока было принято решение расформировать и закрыть одну школу, расположенную в самом центре города. В этой школе и раньше не набиралось требуемого числа учащихся, поскольку центр традиционно заселяли люди преклонного возраста. Но власти все медлили, пока не оказалось, что в следующем учебном году первоклашек наберется едва ли на полкласса. И тогда школу закрыли, а здание с прилегающей территорией выставили на продажу. Конечно, Глотов — не Москва, но и здесь центр города считался наиболее престижным местом, собственность в котором — всегда в цене. И потому устроители аукциона были просто шокированы, увидев, что на торги явилось всего несколько покупателей.

А у Седого была мечта. Она зародилась, когда он оказался в Волгограде, на открытии старым корешем казино. Правда, кореша вскоре прирезали — не захотел взять в долю одного хорошего человека, — но мечта от этого не стала менее желанной. Задумал Седой построить в городе нечто вроде развлекательного центра, лучшего в области. С казино, рестораном, гостиницей для приезжих, под прикрытием которой функционировал бы дорогой бордель. Территория бывшей школы идеально подходила для осуществления задуманного.

С потенциальными покупателями, желавшими принять участие в аукционе, проводились предварительные разъяснительные беседы, своего рода ликбез: только теперь, в отличие от двадцатых годов, уважение прививалось не к официальной власти, а к теневой. Только несколько хилых претендентов, чьи капиталы не позволяли им нанести заметный финансовый ущерб Седому, были допущены к торгам. Могли бы, конечно, припугнуть и их, но при одном претенденте ни о каком аукционе не было бы и речи.

Седой пожелал лично участвовать в торгах. Под вялое постукивание молоточка он монотонно отбивал наскоки нескольких глотовских мечтателей, решивших за рубль купить доллар. Наконец, последний из халявщиков понял, что добавлять сегодня ему придется в другом месте, и лакомый кусочек достался пахану всего-то за цену шестисотого «Мерседеса».