Викинг. Бог возмездия

Валькирия молча подошла к темному углу и вернулась с топором, насаженным на короткую рукоять. Меч Флоки Черного бесшумно выскользнул из ножен, а рука Сигурда сжала скрамасакс, но женщина, не обращая на них ни малейшего внимания, подошла к огню и поднесла лезвие топора к успевшему разгореться пламени.

– Да, этого будет достаточно, – сказал Улаф. – И если ему суждено умереть, то уж лучше от топора, чем от сковороды.

Взгляд Сигурда обратился к двум сковородкам, стоявшим на камнях у очага, и он подумал, что их плоские днища подошли бы больше, но если б он сам находился на месте Локера, то предпочел бы принять смерть от топора.

Улаф снова наклонился к раненому товарищу.

– Давай, парень, сожми это зубами.

Он вложил кожаные ножны от своего ножа между зубами Локера; тот стиснул их так, что стал похож на оскалившегося пса, и его глаза широко раскрылись от ужаса и боли.

– У нас нет меда, Локер, – сказал Улаф.

Конечно, того не нужно было предупреждать о чудовищной боли, которую ему предстояло пережить. Он хрипел и рычал что-то о том, что меда полно в чертогах Одина, куда он очень скоро попадет. Сигурд кивнул. «В Вальхалле кто-то уже наполняет для Локера рог», – подумал он.

– Готово? – спросил Улаф у валькирии, задирая рукав рубахи Локера, так что стали видны старые шрамы и следы сажи на коже, обильно залитой кровью.

Женщина вытащила головку топора из пламени. Железо сияло в темноте; дерево, находившееся вплотную к клинку, уже тлело.

– Должно подойти, – сказал Улаф. Металл еще не успел раскалиться докрасна, но если они промедлят еще немного, Локер станет таким же мертвым, как женщина, лежавшая в постели. – Давай его сюда.

Валькирия покачала головой и жестом показала Улафу, чтобы тот приподнял культю, а Сигурд всем весом навалился на Локера, мешая ему поднять другую руку. В следующее мгновение раскаленное лезвие топора прижалось к обнаженной плоти, и тут же повалил отвратительный дым. Кровь пузырилась и шипела. Локер закричал, выпучив глаза, его тело выгнулось дугой; он попытался отбросить Сигурда, который держал его, как человек, сцепившийся с медведем и понимающий, что с ним произойдет, если зверь вырвется. От жуткого крика волосы на затылке Сигурда встали дыбом, и Флоки Черный предложил ударить Локера по голове, чтобы тот потерял сознание, но Улаф не хотел рисковать, потому что видел, как таким образом убили раненого.

– Достаточно! – сказал Улаф женщине, и она оторвала лезвие, которое теперь было покрыто новыми ножнами из обожженной плоти.

Глаза Локера закатились, тело застыло в неподвижности.

– Расскажи моему отцу и братьям, что я присоединюсь к ним, когда отомщу за нас, – сказал Сигурд, лицо которого исказила гримаса: жуткая вонь, наполнившая хижину, стала невыносимой.

Однако Локер не донес послание Сигурда до Вальхаллы.

Потому что остался жив.

Они узнали об этом, когда раненый раскрыл глаза и посмотрел на свою укоротившуюся руку, почерневший обрубок которой они намазали припарками из лука-порея и меда и туго забинтовали. Локер, не замолкая, проклинал богов, а увидев женщину, изувечившую его, едва не нашел в себе силы, чтобы встать, но Улаф заставил его опуститься на матрас. Однако Локер продолжал кричать, что разрубит ее надвое от шеи до лобка. Потом он привалился к стене и снова потерял сознание.

– Кто ты? – спросил Сигурд у женщины, которая успела сказать гораздо больше своим оружием, чем языком.

Ему никогда не доводилось видеть женщин в такой хорошей кольчуге – да и в любой кольчуге, – или чтобы они настолько ловко обращались с оружием.

– Она – богиня мертвецов, – сказал Улаф наполовину серьезно. – Валькирия. Кем еще она может быть?

– Меня зовут Вальгерда, – ответила женщина. – Я поклялась защищать вёльву родника. Как и моя мать – ту, что была до нее.

– Она вёльва? – спросил Сигурд, кивая на кровать, где огненные тени плясали на мертвом теле.

Вальгерда ему не ответила.

– Я проиграла, – сказала она, и эти два слова были подобны каменным якорям, сброшенным в тихую воду. Она повернулась к кровати и обратила свои следующие слова к лежавшей на ней мертвой женщине, а не к мужчинам, которые стояли у ее очага. – Я не сумела сдержать клятву. Она нарушена. – Потом Вальгерда снова повернулась к Сигурду, и в ее пронзительных глазах он увидел не скорбь, а гнев. – Боги жестоки, – сказала она, и ее белые зубы сверкнули в сумраке хижины. – Больше всего на свете они любят мучить нас.

– Да, тут я не стану с тобой спорить, – согласился Улаф. – Они покажут тебе спокойное море и будут смотреть, как ты отплываешь, а когда налетит шторм, станут пить эль и смеяться, пока ты судорожно вычерпываешь из лодки воду.

– Вы жили здесь вдвоем, Вальгерда? – спросил Сигурд.

В хижине стояла только одна кровать, и юноша спрашивал себя, спала ли все эти последние дни Вальгерда рядом с мертвой вёльвой, или та умерла прошлой ночью. Ответ на этот вопрос мог бы дать его собственный нос, если б не едкий запах травы и дым из очага.

– Уже пять лет, – ответила она.

В лесу они не видели других жилищ.