Викинг. Ганнибал, сын Гамилькара. Рембрандт

— Тебя не спросили! — рассердился Фроди. — Тоже ценитель отыскался! Ты соверши свое, когда позовут. Небось проголодался!

— Очень, — признался Эгиль.

— Для слишком голодного пирог вреден, — объяснил Фроди, размышляя над чем-то. — Пирог для сытых, а для голодных — черствый хлеб. Разве я не прав?

Он не получил ответа на свой вопрос. Да, собственно, ответ его не интересовал.

— Я полагаю, — откашлявшись, сказал Фроди, — что такая голубка любого жеребца выдержит. И не одного к тому же. Вся эта нежность — одна только видимость. Вот вопрос: не понесла ли она от этого Кари?

Гудрид рухнула наземь и разрыдалась таким рыданием, что каменное сердце и то содрогнулось бы.

— Слышите? — скривил рот Эгиль.

— Пусть поплачет, — хихикнул самый низенький из головорезов. — Зато ее ждет большая радость.

— Какая? — спросил Фроди коротышку, — Ты что, ублюдок, много видел таких красоток? Скажи спасибо, что лицезришь ее. Это тебе не вдова-потаскушка, а дочь бонда, уважаемого к тому же. И невеста Кари… Понял?

Фроди опустился на корточки перед девушкой и погрузил свои пальцы в ее шелковистые волосы.

— Все это шутка, — сказал он хрипло (эта хрипота возвращалась к нему каждый раз, когда он волновался). — Гудрид, встань и оденься. Слышишь?

Нет, она ничего не слышала. Тело ее вздрагивало, и Фроди решил, что она жива-целехонька, что все эти рыдания — обычное женское притворство. Или же от страха. Что тоже возможно.

— Одевайся и уплывай отсюда!

Гудрид застыла.

«Ага, попалась», — подумал Фроди и сказал вслух:

— Уплывай. Это говорю тебе я, Фроди.

Она обратила к нему заплаканное, бледное, вдруг постаревшее лицо. В ее глазах были мольба, надежда, недоверие… Все вместе…

— Да, уплывай, — продолжал Фроди. — Эти негодяи тебя не тронут.

Она не верила своим ушам.

— Только с одним условием…

«Каким?» — спросил ее тусклый взгляд.

— Ты будешь моей. Сейчас же. Безотлагательно. И я женюсь на тебе. И ты будешь жить как жена богатого бонда. Да что там бонда! Как жена конунга. Не какого-нибудь конунга-замухрышки, а который с достатком…

«Нет!» — решительно сказали ее глаза.

— Скоро сюда явится Кари… — пролепетала она.

— Дура! — прикрикнул Фроди. — Он давно уже здесь. Теперь пеняй на себя! Эй, ребята! К делу! Первым буду я. Затем Эгиль, а дальше — как кому повезет. Добыча прекрасная! Клянусь О́дином!

XIII

— Ну, что она там? — недовольно спросил брата Фроди.

— Льет слезы.

Фроди стоял по пояс в воде.

— Была без изъяна, — заметил он. — Можно подумать, что я участвовал в кровавой сече.

Эгиль махнул рукой.

— Пусть благодарит богов — не каждая удостаивается сразу пятерых.

Четверо мужчин поплескались в воде и оделись. Только тогда к ним присоединился коротышка. Он подошел, чертыхаясь, и сказал:

— Мне кажется, что мне досталась мертвая.

— От этого еще ни одна девушка не умирала, — сказал Эгиль.

— Это верно! — Фроди вылез из воды. — Однако меня замучила. Мне казалось, что я взламываю дубовую дверь, запертую на щеколду.

Коротышка сказал:

— Надо все-таки посмотреть — жива ли.

— Ты смотри. Ведь ты был с нею последним.

— Я был предпоследним, и тогда она была жива, — сказал рыжий дылда. — Она даже укусила меня за руку.

— Видишь, — обратился Эгиль к коротышке. — Если она мертва, то в этом, значит, повинен ты.

— Да погодите вы! — проворчал Фроди. Он пошел на лужайку и вскоре вернулся. — Она живее нас с вами. Я на нее накинул платье. Как-никак невеста!

— Чья?

— А того, который привязан к дереву.

— Он все видел.

— Это хорошо. Жених должен увериться, что невеста его целомудренна… Была!

Мужчины загоготали.

— Ладно, — сказал Фроди. — Пора домой. Мне кажется, что урок пойдет на пользу этому Кари.

— А если призовет на тинг? — спросил Эгиль.

— На тинг? Пожалуйста! — отозвался Фроди. — Тинг есть тинг.

— И мы явимся?

— Почему бы нет?

— А что делать с ним сейчас?

— С Кари, что ли?

— Меня это мало беспокоит, — сказал Фроди. — Развяжите ему руки, а кляп сам изо рта достанет. А дальше пусть поступает с невестой как ему заблагорассудится.

На том и порешили.

Коротышка разрезал мечом веревку. И вскоре все пятеро исчезли в лесу.

Кари достал изо рта вонючую тряпку и повис на веревке, охватывающей поясницу. Он все больше клонился к земле, а Гудрид лежала без чувств на мягкой и теплой траве.

Потом Кари пришел в себя. Первая мысль, первое желание: убить себя, всадить в сердце меч. Зачем ему жить теперь?

Он ничего не видел все время — плотно закрыл глаза. Но не мог он заткнуть себе уши — он слышал все. Нет, он должен умереть!

Кари с трудом развязывал прочную веревку, от которой вздулись и онемели ноги.

А спустя еще несколько мгновений он плелся к лужайке, к ней, к своей Гудрид. Не ведая зачем, повинуясь некой силе, словно лунатик…

С первого взгляда Кари решил, что Гудрид мертва, и почел это за благо. Но, опустившись на колено, убедился, что Гудрид жива, точнее — что в ней теплится еще то, что называют жизнью. Лицо ее было мертвенно-бледным, с кровавыми подтеками на щеках и на шее. Он бессознательно направился к воде и принес ее в кожаной шапке. Вылил всю на лицо Гудрид.

Она вздрогнула. Сквозь мутную пелену увидела его. И нашла силы, чтобы приказать: