Викинг и дева в огне

Боярин Федор Сударов убоялся мести варяга после неудачного на того нападения, а еще пуще князя, умевшего проводить дознания и сыск. Тут еще и тысяцкий к варягу благоволит. Пришлось споро скрываться в вотчине. Глухомань, леса, болота, правда зимой санный путь по реке, до самого озера. Пересидит зиму в тепле, да покое, а к Масленной и вернется в город. Хотя по ночам иногда не до покоя, вокруг выли волки, справляли свадьбы.

Зато здесь, можно дешевле рыбу морскую, да ткани, купить. Недалеко торговый тракт. Тиун-управляющий у боярина дока в таких делах.

Молодая жена благополучно разрешилась от бремени, родила, вот ведь прости, Господи, грехи наша, опять девчонку. Сколько не молился, сколько не жертвовал боярин церкви и нищим, не дал Господь наследника. Взял с собой и Вассу, и челядь, хотелось дышать полной грудью, лежать на печи, слушать, как гудит огонь в печи и пить медовуху.

«Васа было заупрямилась, но когда прикрикнул, согласилась. Да и кормилица-нянька с ней поехала, правда такую, чем прокормить, лучше росомахе на съедение отправить или рыси. А кому еще за дитем смотреть? Жена уже оправилась от родов, можно и ласкаться, хоть и пост, но это не большой грех, ведь венчанные. Пусть дочь привыкает и колыбель качать, и мудрость материнскую постигать. Ведь сама совсем девчонкой несмышленой осталась, когда мать потеряла». Так он думал, гладя шелковистую рысью шкуру, преподнесенную ему тиуном по приезде. Изба добротная, не терем конечно, но будут силы и здесь в глуши терем поставит. Бревнышко к бревнышку, пол не земляной, обтесанными досками выложен, ковры из Булгарии, и ногам тепло, и глазу приятно.

Неделю, как справили Сретенье Господне, всем семейством ходили на берег реки и просили солнышко. «Солнышко-вёдрышко, выгляни, красное, из-за гор-горы! Выгляни, солнышко, до вешней поры! Видело ль ты, вёдрышко, красную весну? Встретило ли, красное, ты свою сестру?»

Солнышко не выглянуло, знать будут еще морозы. Хотя птицы днем поднимали разноголосый гомон, мешая отдыхать после обеда. Федор Симеонович держал всех домочадцев в строгости. Вот и сейчас, переборол одолевавший его сон, позвал младшую дочь.

— Васька! — кликнул боярин. — Сделала, что тебе мать велела?

— Да, батюшка. — Девушка протянула маленькую рубашечку для младенца, с вышитыми по рукавам и вороту обережными крестами.

Все-таки дочь хоть и не красавица, но аккуратная и прилежная. В свете лучины переливались бусинки на очелье, атласной голубой ленте, да медью золотились височные кольца и девичья краса — коса.

— Ну и славно. Иди, к тиуну азбуку повтори, да счет. А то такую неказистую, да еще без царя в голове, кто замуж возьмет? — и зашелся в смеха, заколыхавшись огромным животом.

Василиса пошла в женский закуток, отделенный от батюшкиной опочивальни небольшими сенями. Делили они его вместе с кормилицей. Та после смерти матери стала, как родная. Вассе, как боярышне, на перинах спать положено, но девушка уступила их Лукерье. У той кровать, просто лавка, да одеяла и подушка одна, а засыпать легко, не потеешь. В закутке все не только для отдыха, и лари плетеные из бересты, где нитки, чулки вязать, иголки, ножницы, в отдельном коробке — пуговицы, бусинки, обережные фигурки коней и уточек из меди. Девушка решила оттянуть время до занятий азбукой с тиуном. Стала переплетать косу. Чесала деревянным гребнем золотистые волосы, а вспомнила косы Северина. Вот бы ему заплетать, волосы у него будто снег, нет, как перья лебединые. А весной батюшка обещал Вассу, да хоть за кого замуж отдать, даже за самого захудалого боярина. Все оттого, что не как она не зажиреет. Груди меньше яблок, на боках кости выпирают, не зачать дитя, не выносить. Кому такая нужна жена?! Вот даже сейчас оденься она отроком, варяг бы опять обознался. Какие у него глаза сделались, когда он косу ее увидал, льдинки стали голубыми, утонуть в них можно, пропасть.

В сенях послышался какой-то шум, визги, кормилица влетела чуть, не снеся косяк двери, под шалью младенец спрятан, покрывало все в крови. А малышка спит, видно только грудь материнскую сосала, на губках еще капельки белые остались.

— Тати, Васа! Федора Симеоновича зарубили и мачеху! Открывай подпол, под землей уйдем. Лучше в лесу погибнуть от холода, чем в полоне быть.

Васа отбросила полосатый коврик и открыла крышку подпола, сразу повеяло холодом. Накинула на плечи лоскутное одеяло, хорошо, про свечу не запамятовала, стала спускаться.

А Луша всей своей немалой фигурой держала дверь, до последнего, пока дышать могла, спасала свою Васю — Младу, раньше самую младшую в роду. Только, когда дым от подожженного татями со всех сторон дома, стал есть изнутри, мешая дышать, шагнула в погреб.

Да лестница под ней подломилась, хорошо успела крышку шалью зацепить. Упала вниз так, что будто душа вон. Зато крышку прикрыла. Младенец так и не проснулся.