Викинги

Эсэсовец еще раз поглядел на стальные глаза Гиммлера за круглыми стеклышками маленьких очков. Рейхсфюрер не терпел никакой слабости. Со временем Шторман понял: что бы ни толковали враги, дело здесь было отнюдь не в жестоком нраве. Дело было только в том, чтобы восторжествовали их идеи, а тогда вовсе не важно, на какие жертвы необходимо пойти ради этого. Молодой офицер сердился на себя. Да и не на кого было больше сердиться, коли ему до сих пор не удалось раскрыть тайну Роллона. Он погладил себе лоб: вот уже несколько дней у него сильно кружилась голова и подташнивало. И что бы он сам себе ни говорил, тошнота эта выдавала отчаяние от провала, с каждым днем все больше мучившее его.

Тут раздались три удара в дверь. Шторман командным голосом отозвался: «Ja!», и в кабинет вошел его помощник Кёниг.

— Господин Шторман, — доложил он, встав навытяжку, — срочный вызов из Вевельсбурга! Я не знал, не отдыхаете ли вы…

— Понял вас, — ответил Шторман, никак не выдавая своего смятения. — Я не отдыхал, я работал.

Он вышел из кабинета, прошел в соседнюю комнату и снял трубку. Помощник вышел за дверь.

— Шторман у аппарата!

— Говорит Зиверс, — произнес еще более обычного строгий голос. — Сейчас передам трубку…

Секунда молчания — и раздался другой голос:

— Шторман? Говорит Гиммлер.

— Оберштурмфюрер Шторман слушает, рейхсфюрер! — машинально произнес Шторман и почувствовал, как ноги у него подкосились.

— Дорогой Шторман, мое терпение небезгранично. Вы уже давно ведете это дело, а результатов я не вижу. А вы знаете, как важно для нас ваше расследование. Положение крайне серьезно, Шторман, все совершенные нами великие дела могут быть уничтожены врагами. Но этого я им не позволю, вы поняли?

— Так точно, рейхсфюрер.

— Вы должны использовать все средства. Не забивайте себе голову законностью. Не забывайте, что идет война. Главное — никаких уступок реакционерам. Я знаю, что фон Бильниц — один из них…

— Совершенно верно, рейхсфюрер.

Гиммлер помолчал. Несколько мгновений царила тишина. Рука Штормана с записной книжкой дрожала.

— Глупцы! Они теперь делают новые авиабомбы и думают, что могут изменить ими ход войны! — исступленно продолжал Гиммлер. — Но мы знаем: оружие, которое принесет нам торжество над всеми нашими врагами, не имеет никакого отношения к техническому прогрессу. Это чисто духовное оружие. Антикрест обратит в ничто все поползновения наших недругов к сопротивлению, и мы установим рейх — тысячелетнее царство совершенной гармонии с духом и божествами наших предков. А вы, Шторман, если не добьетесь цели, заплатите мне жизнью. Вам понятно?

— Понятно, рейхсфюрер. Слушаюсь.

Шторман положил трубку на рычаг. Рука его все еще дрожала. Секунду он постоял в растерянности перед телефоном, словно встав навытяжку перед начальством, потом опомнился. Он открыл дверь и позвал:

— Кёниг!

Помощник вошел в комнату и тоже встал навытяжку.

— Слушайте хорошенько, Кёниг, — с упреком в голосе начал оберштурмфюрер. — Я приказываю взять этого археолога, некоего Ле Биана, которого вы так глупо упустили. Руан в конце концов не такой большой город, и вряд ли ему удалось из него выбраться. Если потребуют обстоятельства, перетрясите каждую квартиру, каждый чердак, каждый подвал, но найдите мне его. Он очень нужен мне, только имейте в виду: обязательно живым! Есть вопросы?

— Никак нет, оберштурмфюрер, все ясно. Слушаюсь!

Кёниг вышел из комнаты, а Шторман потихоньку успокоился. Переложить груз собственного отчаяния на других — бесспорно лучшее средство избавиться от него. Хоть он и упрекал сам себя, но был и горд, что Гиммлер лично позвонил ему. Недалек уже был день, когда благодаря своему открытию он станет героем Тысячелетнего рейха.

Глава 32

Слабый свет свечи вот-вот должен был погаснуть. Он трепетал, замирал, вновь разгорался, лениво колебался, но силы были неравны: он ничего не мог поделать с неумолимым законом времен, уносящим жизни и гасящим свечи. Ле Биан в третий раз перечитывал одну и ту же фразу книги, и всякий раз его внимание привлекала к себе отчаянная борьба огонька с судьбой. Уставив взгляд на свечку, студент думал о своем нынешнем положении. Думал о войне, которая, похоже, выходила на финишную прямую. Рейх начал давать трещины, и все более заметная нервозность немцев это доказывала.

Чем больше он размышлял об этом, тем с большим удивлением понимал, что ему не хочется, чтобы война закончилась слишком быстро. Почему-то он был убежден, что загадку Роллона надо разгадать до конца сражений. Неизбежная — он ни секунды в том не сомневался — победа союзников отодвинет на задний план эзотерические исследования СС, и тогда первый герцог Нормандский, по всей вероятности, надолго попадет в теневой круг забвения.