Викинги

Ребёнок, родившийся у раба и рабыни, также становился невольником. А как поступали в тех случаях, когда один из родителей был свободным, а другой – нет?

В Дании, Норвегии и Исландии ребёнок наследовал долю своей матери. Жизнь была сложна и многообразна во все времена, так что, наверное, можно представить себе свободную женщину, полюбившую невольника. Но, конечно, гораздо чаще на ложе хозяина оказывались молодые рабыни, а значит, и дети становились рабами, если только отец их не освобождал. (Кстати, если рабыня принадлежала другому человеку и отец ребёнка желал её выкупить, хозяин не имел права ему отказать…)

А вот в Швеции существовал более милосердный закон. «Пусть дитя в любом случае унаследует лучшую долю» – вот как было здесь принято.

До сих пор мы рассуждали о пленниках, взятых в бою. Однако не следует забывать, что в рабство могли загнать и экономические причины. Человек, оказавшийся не в состоянии выплатить долг, мог попасть во временное рабство к тому, кому задолжал. Мог он и сам, по собственной воле, продаться в рабы. Зачем? Допустим, срочно понадобилась некоторая сумма, а продавать уже нечего, кроме как себя самого. Могли сделать невольником и в судебном порядке, за преступление…

Положение раба

Русское слово «раб» происходит не от слова «работа», как иногда думают. Оно родственно слову «ребёнок» и первоначально обозначало просто «младшего члена рода». А в древних шведских законах раб, выросший в доме, называется fostri – «приёмыш». Таким образом, данные самого языка свидетельствуют: в глубокой древности, приведя из похода пленника или тем более вырастив невольника у себя в доме, хозяин обращался с ним как с младшим членом собственного рода. Это значило, что взрослый человек оказывался на положении ребёнка, точнее, несовершеннолетнего.

Хозяин, подобно родителю, обеспечивал его одеждой, пищей и кровом, нёс за него полную ответственность перед законом. «Если свободный и раб вместе совершат кражу, вором следует называть только свободного. Раба наказывать не за что», – гласит западнонорвежский закон. То есть ситуация немногим отличается от того случая, когда взрослый вор берёт с собой «на дело» ребёнка, ещё не несущего ответственности за свои поступки.

Раб был отчасти и защищён своим положением. Хозяину было просто невыгодно давать в обиду своё «имущество», оплаченное деньгами, если не кровью в сражении. Опять-таки раба, принадлежавшего влиятельному человеку, не всякий решился бы тронуть…

Одним словом, люди определённого психологического склада не очень-то и стремились к свободе. В самом деле: свободный должен пробиваться в жизни сам, сам принимать решения и сам за них отвечать. А за раба думает и решает хозяин, он же и расхлёбывает последствия… Проще? Проще.

С другой стороны, рабу на своего хозяина пожаловаться было некуда; как, собственно, и ребёнку особо некуда пожаловаться на родителей. Закон не мог и не собирался его защищать: закон – для свободных. С точки зрения закона, раба как бы и вовсе не существовало: всё делалось через хозяина. У раба не было ни прав, ни обязанностей помимо тех, что определял ему его хозяин. В большинстве районов Скандинавии раб не мог иметь собственности, не мог наследовать или оставлять наследство. Его брак не признавался официально, как и его родительские права: всё опять-таки оставлялось на усмотрение хозяина…

Таким образом, на практике положение раба полностью определялось его личными взаимоотношениями с хозяином. Можем ли мы попробовать представить себе эти взаимоотношения? Можно ли вообще говорить о каких-то отношениях между хозяином и рабом, кроме как обоюдной ненависти и презрении?

В странах «классической» древности – Греции и Риме – богатые рабовладельцы распоряжались многими сотнями невольников, за которыми присматривал целый штат надсмотрщиков и вооружённой охраны. В древней Скандинавии картина была совершенно иная. Как уже говорилось в главе «Скажи мне, какого ты рода…», здесь было мало крупных городов и вообще больших поселений: народ в основном селился маленькими хуторами. Так вот, по авторитетному мнению учёных, для того, чтобы управиться со «средним» хозяйством, в котором насчитывалось двенадцать коров и две лошади, требовалось трое рабов. Понятно, что семья, так или иначе обзаведшаяся невольниками, не могла позволить себе приставить к ним вооружённого стража: лишних рук здесь не было, работали все. А значит, отношения между хозяевами и рабами, никуда не денешься, должны были быть более или менее доверительными.

Такое рабство историки называют «патриархальным». Викинги не держали рабов в ошейниках и на цепи, не клеймили их. Раба можно было отличить разве что по простой одежде из некрашеной шерсти (хозяева, впрочем, крашеную надевали тоже не каждый день) да ещё по коротко остриженным волосам.