Викинги. Скальд

– Выспросим. Только это можно сделать и вернувшись к берегам фиордов.

– Можно и так, – примирительно согласился Якоб.

Рорик еще помолчал, потом сильно хлопнул себя по ляжке:

– Сын Сельги, надо же… Отец будет доволен в Асгарде… Да, пусть пасет свиней! Я так решил! Потом – посмотрим. Только проследи за ним, чтоб он остался жив и не убежал. Раз ты настаиваешь, мы спросим его о сокровищах.

– Пусть будет так, ярл! – подтвердил старый воин.

Он словно бы сам ощущал томление названного сына. Тоже когда-то был молодым, помнил это неопределенное брожение ума, когда хочется всего сразу, только непонятно чего. Брожение ума – лучше не скажешь, думал старый скальд, глядя на огненный танец костра.

Определится, конечно. Молодой ярл хороших кровей, пусть ему никогда не сдвинуть чары за веселым столом, если это не так! Поколения победителей, бравших в жены лучших, красивейших дочерей таких же ярлов и победителей, выковали эти крепкие, как клещи, руки, резвые, упругие ноги, грудь, вместительную, как кузнечные мехи и широкую спину, не знающую усталости ни в беге, ни в гребле. Все дано его любимцу Рорику – ум, сила, храбрость, особая смекалка предводителя ратников. Просто молод еще, слишком молод, вот и томится.

Молодость не умеет хотеть, с годами начал понимать Якоб-скальд. Пока не умеет. Обычно считается, что именно молодость переполнена желаниями и стремлениями, но это лишь кажется, однажды пришло ему в голову. Просто люди видят постоянное юное кипение и принимают его за нечто другое. Тогда как юность всего лишь бурлит от переизбытка сил, толком не понимая, для чего даны человеку силы, еще не умея направить их в русло побед и заслуг…

Брожение ума… Странно устроена жизнь человеческая! В молодости человек может все, хотя не знает, куда направить силу, а к старости определяется в своих желаниях, но многого уже не может…

– О чем задумался, Якоб? – перебил его мысли Рорик.

– Так. Ни о чем…

– Или ты все еще мечтаешь запустить руки в сокровища лесного князя?

– Пусть смрадная великанша Хель, мать Локи Коварного, подавится этим золотом, – проворчал дядька. – Ты прав Рорик, лето кончается, скоро ударят первые заморозки. Нам нужно возвращаться в фиорды…

Якоб-скальд отправился спать, а ярл Рорик снова сидел в одиночестве у затухающего костра. Время от времени он подбрасывал на угли немного хвороста, и скоро из багряных углей пробивались веселые, кривляющиеся языки, жадно облизывая новую добычу. «Вот так же будут гореть головешки на пепелищах богатых гардов, которые он возьмет на меч!» – представлял Рорик. Свист стрел, лязг клинков, удары сталкивающихся щитов, воинственные кличи наступающих воинов – все это виделось ему в рыжем пламени.

А в Гардарику он больше не вернется, говорил себе ярл. Нечего делать в этих глухих холодных лесах, не счастливых для его рода. Уж лучше ходить набегами в западные страны, огибая на деревянных драконах земли дружественных данов. Там и селения богаче, и водные пути короче, и люди разучились защищать себя сами, надеясь на помощь далеких правителей.

6

Утром дружина свеонов снова стронулась с места. Воины взялись за весла, мерно, складно гребли. Ладьи уходили все дальше и дальше на закат солнца.

Все равно убегу! Уже назло – убегу! – с отчаяньем думал Любеня.

После его неудачного бегства оличи на следующей же ночевке навешали толстогубому тумаков за предательство. И правильно, по заслугам честь! Даже свеи тогда не слишком торопились их разнимать, видел мальчик. Стояли, глазели, посмеивались, приговаривали что-то, вроде как подбадривали нападающих на своем языке. Предателей и трусов нигде не любят.

Все-таки после драки они разделили пленных. Витня и Сареня перегнали на другую ладью, Алека с Любеней остались на драккаре Рорика. И мальчик снова сидел на днище, только теперь со связанными руками. По приказу ярла его стерегли особо, смотрели за ним сразу в несколько глаз. Возможности убежать больше не представится. Хотя, если бы он знал об этом тогда, предвидел бы, что его ждет, то, наверное, прыгнул бы за борт хоть связанным. Как однажды прыгнули за борт Витень и Сарень. Настоящие мужчины и воины! Не то что подлый Алека, который способен лишь злобно шипеть…

Побежали оличи ранним утром, когда дружина только-только отошла от берега после очередной ночевки. Почти осеннее утро – сырое, промозглое и зябкое, клочья тумана неслышно ползли по тихой, темной воде, скапливаясь у берегов. Воины на веслах выглядели нахохлившимися, не проснувшимися, гребли молча, не перебрасываясь, против обыкновения, привычными шутками. В тишине особенно громко звучали монотонные всплески весел, и надоедливо, усыпляюще журчала вода под килем.

Неожиданно Любеня услышал крики и шум на соседней ладье. Увидел, что их гребцы тоже побросали весла, возбужденно загомонили, прихлынули к борту, отчего ладья даже накренилась. Некоторые хватали луки, быстро клали стрелы на тетиву, прицеливались.

Любеня сначала решил, что их догоняет дружина родичей. Обрадовался. Ухитрился, несмотря на веревку, проползти под ногами у взрослых, высунулся над бортом.