Конечно, красоту девушки ни от кого не скроешь, размышлял он, даже странно, что не все обращают на нее внимание. Но ведь она – его, она сама это говорила! И даже ему она не позволила ничего, хотя и называла любимым! Умеет себя беречь, ему ли не знать. Кроме того – Гулли прав, младший ярл не отмечен избытком доблести, предпочитает крутить не железный меч, а деревянную мерку. Чем он может привлечь внимание девушки? Да и толстый он, как старик, что годами сходит с лежанки только до ветра. Что в нем может быть привлекательного для его красивой и умной Сангриль?
Девушка должна сама позаботиться о себе! – вдруг вспомнил Сьевнар с умилением к этой полудетской нахмуренной рассудительности. «Нет, не так, любимая!» – сказал про себя. Это он, мужчина и воин, должен позаботиться о двоих! Пусть только боги не оставят его вниманием, подарят богатую добычу и громкую славу в предстоящем набеге…
4
Ночью Сельга спала беспокойно. Можно сказать, почти не спала, только задремывала время от времени, даже во сне продолжая тянуть бесконечные думы.
Впрочем, это даже думами не назовешь, что-то другое. Сумятица вместо мыслей. Словно какое-то быстрое, мутное, безостановочное течение подхватило ее и несет, показывая видения из прошлого и настоящего, из того, что было и чего не было никогда.
Странные видения, порой – непонятные, словно она вдруг начинала смотреть не своими глазами и слушать не своими ушами. Знакомые и незнакомые лица, обрывки фраз, чужие, невнятные разговоры. Кто-то сражался, кто-то горевал, смеялся, ел, пил, любил…
Но кто? Зачем? Почему она все это видит? Свои родичи, знакомые лица из других родов, выхватываемые из непрекращающегося кружения мысленным взором, хотя бы объяснимы. А остальные? Остальное? – удивлялась она сквозь зыбкую дрему. Почему она видит картины далеких земель, которых никогда в жизни не видела?
Горы, густо поросшие лесом, расцвеченные наряду с темной зеленью хвои желтыми и красными красками осени. Могучие валуны. Мелкий, сыпучий, совсем белый песок. Набегающая на берег серо-зеленая вода, ровно волнующаяся до самого горизонта…
Это что? Откуда море? Зачем оно?
Нет, какой уж тут покой! И мысли мечутся, и грудь щемит непонятной тревогой, словно в сердце загнали длинное, острое жало.
Сельга окончательно забылась только к утру. И, почему-то, увидела себя на родовом капище, где молчаливые чуры богов высятся темными, деревянными исполинами. Будто бы она стоит перед ними, смотрит на них, а они – на нее. Внимательно смотрят, изучающее, но все равно отстраненно и свысока, как всегда смотрят на людей боги.
– Сельга! – вдруг позвал ее кто-то.
Настолько явно позвал, что она завертела головой, озираясь. Нет, никого вокруг, только молчащие чуры. И голос…
Она узнала его. Не сразу, не в первые мгновения, но узнала, хотя и не слышала очень давно. Его голос, Ратня!
– Ратень? – звонко откликнулась Сельга. – Ты где?
И тут же сама поняла, как глупо это прозвучало. Где ж ему быть? Умер он. Вот уже лет десять минуло, как он умер, много воды с тех пор утекло вниз по Лаге-реке.
Непонятно все-таки. С одной стороны, она прекрасно понимала, что спит, что это ей только снится, а с другой… Есть такие сны, что отчетливее самой Яви, когда и мысли, и чувства как будто обострены до предела, как будто эти сонные виденья реальнее настоящего.
Конечно, это Ратень зовет ее! – теперь поняла она. С самого вечера пытается достучаться до нее из своего верхнего мира, границу которого живые преодолеть не в силах. Мертвые – возвращаются иногда, они – могут, только их не всегда поймешь.
Потому она и на капище оказалась, догадалась Сельга. Его место, памятное для него. Отсюда, наверное, могучему волхву легче разговаривать с живыми.
– Сельга, иди ко мне, – звал ее волхв.
И она пошла. Хоть и страшно, хоть и вздрагивало все внутри от безотчетного ужаса, но Сельга преодолела себя, зашагала-поплыла по вязкой, туманной Нави, в которой не поймешь, где лево-право, где верх и низ. Кто-то кривлялся рядом, какая-то бестелесная нежить строила козлиные рожи, мерещилось ей. Это понятно, это ее пытаются сбить с пути. Теперь Сельга твердо, упрямо шла на голос волхва, который почему-то виделся ей как белый свет далеко впереди. Яркий свет среди кромешного сумрака с кривляющимися козлиными рожами.
– Сельга, иди ко мне…
– Я иду, иду…
Навь! Ее трудно понять человеку, даже рассказать о ней – и то трудно!
Но – дальше, еще дальше…
И вот оно – ни на что не похожее место, которое не видишь, не осязаешь, а, скорее, чувствуешь…
Рассказать?