Викки

Единственным светлым пятком в ее жизни оказались собаки. Кто-кто, а они приняли ее безоговорочно. Более того, по большому счету они слушались ее лучше, чем Джима.

— Они держат тебя за главаря стаи, — сказал ей как-то Такк. — Вот уж никогда бы не подумал! Вроде бы Джим — мужчина, ему и быть хозяином, но у этих псов свой собственный норов, и они выбрали тебя. Так что смело можешь нанимать своего Джима в ассистенты!

Развеселившись от собственной шутки, он обратился к Джиму:

— Теперь хоть убейся, а эти псы не станут тебя слушаться так, как твою маленькую леди. Помнится, такой же фокус получился однажды с одним моим приятелем из цыган. Трецло-треплом, а собаки ему прямо-таки в рот смотрели. Надо думать, что-то похожее произошло и с этой маленькой леди. Собаки всегда от тебя млели, а, дочка?

— Я как-то не задумывалась над этим, — робко ответила Викки. — Хотя дед держал борзых, и мне всегда казалось, что они больше любят меня, чем его.

— Борзых, говоришь? — задумчиво поскреб щетинистый подбородок Такк, и его слезящиеся глаза сощурились. — Это псы из России — так, кажется? Чертовски редкая порода. Твой дед мог себе позволить сорить деньгами, а?

Только тут Викки поняла, что допустила оплошность.

— Вообще-то это были не его собаки, — торопливо поправилась она. — Он их разводил для продажи, а борзые были его коньком.

— Я предпочитаю дворняжек, — проворчал старик. — Голубая кровь — это хлопоты и больше ничего. Породистая собака — это ни ума, ни здоровья.

Викки начала было объяснять, что в ходе селекции можно передать все лучшие качества предков, но осеклась, вспомнив как дед сказал — не про борзых, а про нее: «Дурная кровь рано или поздно даст себя знать».

— Что с тобой, дочка? Такое впечатление, что ты увидела призрак.

Викки принужденно улыбнулась.

— Наверное, немного устала.

— Еще бы, целый день выкладываться! Но еще раз хочу сказать: беру назад свои слова о том, что Джимбо не стоило брать тебя в номер.

Джим, расчесывавший полупородистую рыжую колли, даже не взглянул на них.

Когда они вернулись в фургон, он сказал:

— Я проголодался, но от этой столовской отравы меня уже воротит. Что скажешь, если я куплю пару кусков говядины и картошки, а ты сварганишь для нас двоих приличный ужин?

Викки испуганно вскинула на него глаза. Она не только не представляла себе, как готовить ужин, — она даже не хотела этому учиться.

— Я не умею, — в конце концов призналась она.

— Ты не умеешь готовить? Черт возьми, где ты росла — в гостиничном номере, что ли?

— Ну… просто моя бабушка терпеть не могла, когда кто-то путался у нее под ногами на кухне, — на ходу сочинила она.

— Скажи лучше, что ты слишком хороша, чтобы готовить для таких, как я.

Викки изумленно взглянула на Джима: лицо у того побагровело, а желваки так и ходили. До нее вдруг дошло: Джим злится не потому, что она не умеет готовить, — все дело в словах, неосторожно сказанных Такком.

— Я вовсе не претендую на твой номер, Джим, — сказала она, глядя ему в глаза.

Джим выдержал ее взгляд, затем развернулся на сто восемьдесят и двинулся к двери.

— Куплю гамбургер в какой-нибудь забегаловке, — бросил он через плечо. — И все хорошенько закрепи, слышишь? Завтра чуть свет трогаемся в путь. До Филадельфии пилить и пилить.

Прежде чем Викки успела ответить, он вышел. Подогревая на горелке банку с томатным супом, Викки попутно изучила хитроумное устройство плиты. Она съела суп и несколько заплесневелых крекеров, найденных на полке, вымыла посуду и после этого начала прятать за сетки на полках все бьющиеся предметы. Вечером она поужинала все тем же супом и раньше времени легла спать.

Под утро она проснулась и почувствовала, что фургон покачивается и дрожит. Ей стало ясно, что они едут в Филадельфию. Она повернулась на другой бок и крепко уснула.

6

Утром Викки обнаружила, что Джим спит на своей раскладушке. Быстро одевшись, она открыла дверь и увидела все ту же беспорядочную вереницу из грузовиков и фургонов. Можно было подумать, что они и не уезжали из Бостона, настолько все было похоже. «Посмотришь мир, повидаешься с кучей интересных людей», — с иронией вспомнила она и пошла ставить кофе.

Вскоре Джим заворочался, громко зевнул и сбросил с себя одеяло. Викки торопливо отвела взгляд. Когда Джим оделся и вернулся из помещения, которое он называл «ватерклозетом», Викки поставила перед ним на самодельный стол чашку кофе. Ел он молча, следя за тем, как она отпивает из чашки и аккуратно откусывает от пончика.

— Знаешь, Викки, я насчет вчерашнего… Зря я на тебя набросился, — сказал он вдруг.

Викки спокойно кивнула:

— Все в порядке. Я вовсе не собираюсь… вторгаться в твои права. Я просто хочу иметь приличную работу и чувствовать себя здесь своей.

— Боюсь, это будет нелегко. Большинство циркачей всю свою жизнь вламывают по-черному и не видят света Божьего. Но при этом им гордости не занимать, и им не по нраву, если кто-то со стороны задирает нос. А я вчера окончательно убедился, что никакая ты не горничная.

Викки попыталась возразить, что никогда и ни перед кем она не задирала нос, но Джим остановил ее.