Виконт де Бражелон, или Еще десять лет спустя. Части 1, 2

Этот маневр сопровождался безмолвным монологом: "А, ты хочешь унизить меня, ты, которого я знал малышом, которого я спас, как сына, которому служил, как Богу, иначе говоря — совершенно бескорыстно! Погоди, погоди, ты увидишь, на что способен человек, который певал гугенотские песни при кардинале, при настоящем кардинале!"

В эту минуту Людовик XIV обернулся.

— Вы здесь, господин д’Артаньян? — спросил он.

— Здесь, ваше величество, — тотчас ответил д’Артаньян.

— Подождите, я сейчас кончу счет.

Д’Артаньян молча поклонился.

"Это довольно учтиво, — подумал он. — Против этого нечего возразить".

Людовик поставил свою подпись и с раздражением отбросил перо в сторону.

"Ладно, сердись побольше, — усмехнулся д’Артаньян, — мне будет легче; когда мы разговаривали с тобой в Блуа, я выложил тебе далеко не все".

Людовик встал, провел рукою по лбу, потом остановился перед д’Артаньяном и посмотрел на него властно, но приветливо.

"Чего он хочет он меня? — недоумевал мушкетер. — Пусть бы говорил поскорее".

— Сударь, — сказал король, — вы, вероятно, знаете, что кардинал умер?

— Знаю, ваше величество.

— Значит, знаете, что теперь я управляю сам?

— Для этого не нужно было умирать кардиналу: король всегда может управлять, если хочет.

— Да, но помните, что вы говорили мне в Блуа?

"А, вот оно! — подумал д’Артаньян. — Я не ошибся.

Тем лучше. Значит, чутье мне еще не изменяет".

— Вы не отвечаете? — спросил король.

— Кажется, помню, ваше величество.

— Если вы забыли, то я все помню! Вот что говорили вы мне, слушайте внимательно.

— О, я слушаю с полным вниманием. Вероятно, этот рассказ будет не лишен интереса.

Людовик еще раз взглянул на мушкетера. Д’Артаньян погладил перо на шляпе, потом закрутил усы и стал ждать без всяких признаков страха.

Король продолжал:

— Выходя в отставку, вы высказали мне всю правду?

— Да, ваше величество.

— То есть сказали мне все, что считали правдой относительно моего образа мыслей и действий? Это уже большая заслуга. Сначала вы сказали, что служите моему семейству тридцать четыре года и что устали…

— Верно, ваше величество.

— А потом сознались, что усталость — это только предлог, а настоящая причина — недовольство.

— Действительно, я был недоволен, но нигде и никогда не проявлял этого. Если я, как честный человек, открыто признался в недовольстве вашему величеству, то даже не думал о нем в присутствии кого-нибудь постороннего.

— Не извиняйтесь, господин д’Артаньян, и слушайте дальше. Упрекнув меня, вы получили в ответ обещание. Я сказал вам: "Подождите!.." Не так ли?

— Да, это правда, как и то, что я имел честь ответить вашему величеству.

— Вы ответили мне: "Ждать! Нет, не могу. Исполните обещанное сейчас же!.." Не извиняйтесь, повторяю вам… Все это было очень естественно, но вы не пожалели вашего короля, господин д’Артаньян.

— Как мог простой солдат жалеть короля! Помилуйте, ваше величество!

— Вы очень хорошо понимаете меня. Вы отлично знаете, что тогда следовало щадить меня; что в то время не я был здесь властелином и все мои надежды были на будущее. Когда я говорил об этом будущем, вы отвечали мне: "Увольте меня в отставку… немедленно!"

Д’Артаньян прикусил усы.

— Правда, — прошептал он.

— Вы не льстили мне, когда я находился в бедственном положении, — прибавил король.

— Но, — возразил д’Артаньян, гордо подняв голову, — если я не льстил тогда вашему величеству, то и не изменял вам. Я даром проливал кровь свою, я стерег дверь, как собака, очень хорошо зная, что мне не бросят ни хлеба, ни кости. Я сам был очень беден, но никогда ничего не просил, кроме отставки, о которой ваше величество изволите говорить.

— Знаю, вы честный человек… но я был молод, и вы должны были пощадить меня… В чем могли вы упрекнуть короля?.. В том, что он не оказал помощи королю Карлу Второму… Скажем более: в том, что он не женился на Марии Манчини?

При этих словах король пристально посмотрел на мушкетера.

"Ага, — подумал д’Артаньян. — Он не только все помнит, но даже угадывает".

Людовик продолжал:

— Осуждение ваше касалось и короля и человека… Моя слабость… да, вы сочли это слабостью…

Д’Артаньян не отвечал.

— Вы упрекали меня и за мою слабость перед покойным кардиналом. Но разве не кардинал возвысил и поддержал меня?.. В то же время он возвышался сам и поддерживал самого себя, я это знаю; но, во всяком случае, услуги его не подлежат сомнению. Неужели вы бы больше любили меня, лучше служили мне, если бы я был неблагодарным эгоистом?

— Государь…

— Перестанем говорить об этом: вас это огорчает, а меня мучит.

Д’Артаньян не был уличен. Молодой король, заговорив с ним надменно, ничего не добился от него.

— Задумывались ли вы с тех пор? — заговорил снова Людовик.

— О чем, ваше величество? — вежливо спросил д’Артаньян.

— Обо всем, что я сказал вам.

— Да, ваше величество…

— И вы только ждали случая вернуться к этому разговору?

— Ваше величество…

— Вы, кажется, колеблетесь…

— Ваше величество, я никак не могу понять, о чем вы изволите говорить.

Людовик нахмурился.

— Простите, государь, у меня очень неповоротливый ум… Я многого не могу понять, но уж если понял, то никогда не забуду.