Виктор Авилов

А пока хочу вернуться к спектаклю «Мастер и Маргарита» и рассказать поистине трагический случай. Вместе с Театром на Юго-Западе я отправилась на гастроли в Германию, а затем на фестиваль в Чехию с этим спектаклем. Стоял мрачный, холодный ноябрь. Мы ехали из Москвы автобусом — через Белоруссию, Польшу. В Бресте на границе надолго увязли в длиннющей очереди. Виктор куда-то ушел и вскоре появился с пограничником или таможенником, что-то темпераментно объясняя ему, размахивая руками. Через несколько минут он дал знак водителю автобуса следовать за ним. Это было очень забавно: впереди крупными шагами, размахивая длинными руками, шел Виктор, по-прежнему что-то разъясняя человеку в форме, а за ними медленно катился наш автобус… Позже он рассказал, что пошел узнавать, долго ли нам еще стоять в очереди, а его неожиданно узнали, попросили автограф и — пропустили автобус. Час спустя мы уже катили по Польше, смеясь над тем, как Виктор ловко вытащил нас из многокилометровой пробки, шутили над ним, а он немного смущенно бормотал: «Да ладно вам, ребята, я же сделал как лучше…» Выискивали, где бы остановиться, чтобы попить кофе, и снова шутили: «Дай бог, чтобы тебя, Витя, и здесь узнали — может, бесплатно кофе дадут!..» А поздним вечером были уже в Берлине.

Берлин казался серым и сырым от постоянных дождей и изморози. В помещении «Русского дома», где предстояло играть спектакли, мы все жили одной коммуной. Валерий Белякович репетировал почти сутками — до спектакля было всего два дня, а надо было приспособиться к большой сцене. Все волновались — было известно, что билеты раскуплены, Берлин был заклеен афишами спектакля с лицом Виктора Авилова — Воланда, мы, свободные от репетиций, натыкались на них буквально на каждом шагу и тоже начинали нервничать…

Наступил день спектакля. Белякович продолжал репетировать, все были в таком напряжении, что даже выпить чашку чаю было некогда да и негде. И вот я отправляюсь к парадному подъезду встречать гостей, среди которых и мои берлинские друзья. Вглядываясь в освещенную часть улицы перед входом, вижу машину «скорой помощи» и каким-то десятым чувством понимаю: что-то случилось. Ловлю за рукав пробегающего мимо осветителя, он бормочет невнятно, что Авилову стало плохо, кровь пошла, — и бежит дальше. Какая кровь? Из носа? От волнения? Ничего не могу понять. Толпа зрителей на несколько минут загораживает от меня вход, кусок улицы, а когда она расступается, я вижу, что «скорая помощь» отъезжает, и вздыхаю с облегчением.

Начало немного задерживают, но потом звенит третий звонок, все устремляются в зрительный зал. Я вхожу одна из последних, когда уже гаснет свет, останавливаюсь на ступеньках прямо посреди зала — сейчас свет дадут, и я быстро куда-то присяду. Вот оно, волнующее, мгновенно настраивающее на «булгаковский тон», начало спектакля. С грозовым грохотом поднимаются жестяные щиты и из-под них выходят Воланд и его свита, прибывшие в Москву… В ужасе я опускаюсь прямо на ступеньки — из-под среднего шита, точки появления Воланда, выходит Валерий Белякович в спортивных брюках, жилетке на голое тело и белых кроссовках. Что с Авиловым?

Еле дождавшись антракта, бегу за кулисы и узнаю: у Виктора прободение язвы, его увезли в больницу и оперируют. А Валерий Белякович после репетиции решил выйти подышать воздухом; он вернулся в театр за десять минут до начала спектакля и… понял, что должен сыграть Воланда. Костюм Авилова даже не стали пробовать — ясно, что будет мал, вот и вышел главный режиссер театра, как говорится, в чем стоял. Да еще и текст зная весьма и весьма относительно.

Тем не менее спектакль прошел великолепно, даже если кто-то из зрителей и ждал Виктора Авилова, объяснений не потребовалось. Белякович играл замечательно, часть текста артисты разобрали между собой, а после окончания спектакля, когда Валерий Белякович прямо в проходе возле сцены затеял, как всегда, обсуждение, устроили своему режиссеру овацию.

Тем временем состояние Виктора Авилова очень тревожило — операция шла почти всю ночь. Галина Галкина провела ее рядом с Виктором, хотя они к тому моменту уже расстались. А утром, к нашему изумлению, в отделение реанимации пустили и нас, несколько человек. Виктор был бледен, слаб, лицо его по цвету сливалось с белоснежной наволочкой, но говорил все время только о спектакле — тихим и слабым голосом говорил о том, как он подвел всех, что теперь будет, хотя если Романыч вышел на сцену, то будет конечно же полный порядок. Но как ужасно, что мы все уедем, а ему придется здесь валяться, в этой немецкой больнице. И он будет проситься домой как можно скорее — ведь в Москве должны идти спектакли, он должен играть Мольера…

Мольера в Москве тоже сыграл Белякович, а Авилов, как только немножко зажил шов, сел в самолет и прилетел домой. Он говорил, что чувствует себя уже хорошо, готов снова работать. И никто не знал тогда, что именно эта операция, именно этот шов станут в конце концов первопричиной его такой ранней смерти. Здесь и угнездится роковая опухоль…