В эти же 30-е годы поэт и романист Виктор Гюго обращается и к созданию романтической драмы, которая становится чрезвычайно важным этапом формирования художника. Но если его поэзия и особенно роман сразу получили признание современников, то вокруг театра Гюго разгорелись самые жаркие бои между сторонниками старого (классицистского) и нового (романтического) направлений в искусстве.
Пьесы Гюго следовали на протяжении десятилетия одна за другой. Вслед за «Кромвелем» (1827) появились «Марион Делорм» (1829), «Эрнани» (1830), «Король забавляется» (1832), «Лукреция Борджиа» (1833), «Мария Тюдор» (1833), «Анджело — тиран падуанский» (1835), «Рюи Блаз» (1838).
Еще в предисловии к «Кромвелю» автор раскрыл свое понимание драмы как концентрирующего зеркала, которое «собирает и конденсирует» лучи, «превращая мерцание в свет, а свет — в пламя». Там же он охарактеризовал театр как «оптический прибор» и утверждал, что «оптика сцены требует, чтобы во всякой фигуре была выделена самая яркая, самая индивидуальная, самая характерная ее черта. Даже пошлое и грубое должно быть подчеркнуто». Позднее, в предисловии к драме «Анджело — тиран падуанский», он назовет театр «увеличительным стеклом», которое должно придавать особую рельефность мысли автора. С этими определениями и связаны главные особенности романтической драмы: гипертрофированность, масштабность характеров ее героев и аффектированное выражение всех чувств. Драма Гюго не знает людей средних и половинчатых: она дает либо концентрированное злодейство, либо концентрированную героичность, она представляет пороки (точно так же, как и добродетели) в намеренно преувеличенных размерах, чтобы наиболее глубоко взволновать сердца.
Такая установка драматургии Гюго была тесно связана с новым демократическим зрителем, к которому он сознательно обращался в своем театре. Недаром в предисловии к «Марион Делорм» (1831 г.) вдохновленный недавно прогремевшей июльской революцией, Гюго объявляет, что «революции хороши тем, что они способствуют быстрому… созреванию умов. В такое время, как наше, инстинкт масс через два года становится господствующим вкусом… За работу, драматурги!.. — взывает он тут же. — Вы имеете дело с великим народом, привыкшим к великим деяниям. Он видел их и совершал их сам» (3,
В работе о Викторе Гюго А. В. Луначарский справедливо отмечал, что под влиянием запросов времени этот художник громадного воображения направлял необъятные ресурсы своей фантазии, живописно-скульптурное и музыкальное дарования в «сторону плакатности», воздействуя «яркими пятнами», «контрастами», «психологическими потрясениями» и «ударами» на сознание читателя. «Появился действительно новый массовый читатель… — говорит Луначарский, имея в виду плебейский слой, неискушенный в тонкостях литературы и требующий от искусства непосредственной прямоты и откровенности в изображении зла и добра жизни. — Этот слой любил французскую революцию, мечтал о возвращении народной власти, о царстве правды на Земле, негодовал против богатых и знатных, готов был проливать дружеские братские слезы над злоключениями любых «отверженных»[26]
.Сказанное в большой степени относится к зрителю романтического театра.
Гюго и его соратники по созданию нового театра энергично атаковали прославленную цитадель классицистской трагедии — театр «Комеди франсэз».
Новаторство романтической драмы сказалось прежде всего в обращении к новому, преимущественно национальному сюжету, с ярким воспроизведением «колорита места и времени» для каждой изображаемой эпохи. Не только Гюго, обратившийся к французской, испанской и итальянской истории («Марион Делорм», «Эрнани», «Анджело — тиран падуанский»), но и молодой Александр Дюма в первой поставленной на сцене романтической драме («Генрих III и его двор») совершили целую революцию в театре, до тех пор ограничивавшем себя главным образом античными сюжетами.