Виктор Гюго

Более того, именно после революции 1848 г. и декабрьского государственного переворота 1851 г. романтизм Гюго как бы перевооружается, принимая несколько иной, чем в первую половину века, воинственный, подчеркнуто демократический и революционный характер, связанный уже не с бунтарями-одиночками 30-х годов, а с массовыми народно-освободительными движениями и первыми самостоятельными выступлениями рабочего класса, которые происходят во второй половине XIX в. (начиная с июньского рабочего восстания 48-го года и кончая Парижской коммуной). Аналогичное явление — перевооружение романтизма — можно отметить и в «Легенде о Тиле Уленшпигеле» Шарля де Костера, созданной в 1867 г., и в романе Э.-Л. Войнич «Овод» (1897), также впитавших в себя пафос народно-освободительных движений второй половины века.

Именно этот новый, революционный характер романтизма Гюго, обусловленный его позицией республиканца-изгнанника, активно откликающегося своим пламенным словом на социальные и национальные конфликты всего мира, позволил ему в ряде случаев более масштабно поставить некоторые политические и моральные проблемы, которые не всегда входят в поле зрения писателей критического реализма (проблемы народа и революции или же победы доброго нравственного начала над силами зла и т. д.). Революционный романтизм Гюго дал ему возможность подняться над непосредственно происходящими, зримыми событиями сегодняшнего дня, чтобы мысленно заглянуть в то прекрасное будущее, о котором говорил в своем предсмертном прозрении Говен.

Поэтому глубоко неправы те исследователи, которые о извинительной интонацией писали, что Гюго отразил подлинную действительность своего времени «вопреки романтизму». На самом деле вся эстетика (равно как и философия и этика) Гюго остается глубоко романтической по своему духу, но это отнюдь не означает, что она «ниже» или «выше» реалистической и что писатель «уходит» от действительности или извращает ее в своих произведениях. Каждый художественный метод имеет свои средства и возможности отражения действительности. За последние годы советское литературоведение немало сделало в изучении романтизма, показав, что и этот художественный метод XIX столетия имел свои громадные завоевания; поэтому сегодня уже нет никакой необходимости «оправдывать» Гюго за его романтизм.

В книге, предлагаемой ныне читателю, мы и стремились восполнить указанные пробелы в изучении творчества Гюго, раскрывая на всем протяжении исследования своеобразие его романтического метода.

ВЕЛИКИЙ РОМАНТИК (послесловие)

Кратко обобщая отдельные наблюдения, касающиеся художественного метода Виктора Гюго, необходимо прежде всего сказать, что основой этого метода является философская концепция провиденциального развития мира и человеческой истории.

При всем своем идеализме эта концепция Гюго отнюдь не совпадает с ортодоксальной церковной догмой. Не случайно самым рьяным противником писателя всегда была католическая церковь. В стихотворении «Епископу, назвавшему меня атеистом» (сборник «Грозный год») Гюго решительно отказывается от понимания бога, как длиннобородого старца, который восседает на небесном троне, жестоко карает бедных грешников, но поддерживает тиранов, допуская на земле подлость и злодейство. Для Гюго понятие «бог» — синоним понятия «нравственный идеал»; это внутренний голос, который возвещает человеку, где истина и где ложь; это доброе начало, незримо присутствующее во всей вселенной в постоянном противодействии силам мрака и зла. Вечная борьба доброго, «божественного» начала с началом злобным, демоническим, и составляет, по мысли Гюго, основу движения всего существующего. С этим связана характерная для творчества Гюго апология движения, прогресса, а также революции, сметающей старый, косный мир зла. Все это, включая революцию, и есть, по Гюго, проявление высшей божественной воли, которая через многие драматические катаклизмы должна привести человечество к конечной победе добра.

Именно с этой концепцией Гюго подходит к истории, стремясь найти в ней воплощение своих убеждений. Вся «Легенда веков», как мы видели, должна была демонстрировать постоянную борьбу добра со злом и обязательную победу доброго начала, которое он часто называет прогрессом. Этой идее были подчинены и самый отбор, и трактовка (зачастую произвольная) исторических событий.

Знаменательно, однако, что моральные критерии Гюго почти полностью совпадают с его устойчивыми демократическими симпатиями. Злое начало для него — это власть имущие, короли, деспоты, тираны, высшие сановники церкви или вершители неправедного государственного закона (отсюда и происходит целая плеяда демонических героев, подобных Филиппу II Испанскому из «Легенды веков», кардиналу Ришелье или инквизитору Торквемаде из драм Гюго, архидиакону Клоду Фролло, царедворцу Баркильфедро, полицейскому инспектору Жаверу или маркизу де Лантенаку из его романов).