Виктор и Маргарита

Внешне, а может, это мне только показалось, он походил на кусок гранита, из которого пытались вырубить льва, похожего на лань или наоборот, да так и не закончили. Возможно, он был единственным из руководителей православной церкви, понявшим до конца, что Советская власть – это всерьёз и надолго. Ему виделся весьма близкий и полный крах религии, в чём он, как покажет впоследствии история, несколько ошибался. Митрополит решился на дерзкую ересь против контрреволюционной тогда канонической церкви ради спасения российского христианства. Тогда и родилась «живая церковь», в которой он безуспешно пытался соединить учение Христа с учением коммунизма. Этим, собственно, и поныне занимаются некоторые зарубежные богословы, но уже в других, и я бы сказал, контрреволюционных целях, чем гражданин Введенский никогда не занимался, пытаясь лишь зацепиться за новую власть хотя бы ценой прислужничества. Драма митрополита заключалась в том, что новая власть его не приняла. Власть попыталась сокрушить в лоб каноническую религию и, не взяв эту крепость, перешла к затяжной осаде. А «живую церковь» отдала «мёртвой» на съедение. Митрополит Введенский смиренно возвратился в лоно «мёртвой» церкви, а потом умер.

Интересная страница в истории религии, кажется, забыта. По крайней мере, я что-то не встречаю работ по этому вопросу. Храм Благовещенья, храм «живой церкви», что стоял у нас в городе на месте памятника Минину – сломан. Давно оттрепыхались наивные стенгазеты с карикатурами, вывешиваемые прихожанами на паперти этой «живой церкви». Жаль мне только резного деревянного алтаря неописуемого мастерства, который растащили по кусочкам на дрова. Вот так.

6 письмо от 8 февраля 1969 года

Не скрою, предаюсь воспоминаниям о прожитом. Но об этом лучше сказать строкою из стихотворения всё того же Расула Гамзатова:

Над прежней радостью топор

Жизнь вознесла без пониманья.

И сложен из надежд костёр.

И горек дым воспоминаний.

А теперь разрешите слегка пофилософствовать.

Независимо от гигантских успехов науки она, видимо, пришла к кризисному состоянию, выход из которого видится в необходимости поворота, означающего новую социальную ориентацию науки в обществе.

Для того, чтобы каким-то образом подобраться к решению задачи о новой ориентации науки в обществе, необходимо заглянуть в прошлое, так, по крайней мере, нас учили поступать во всех случаях, когда нам «приспичит» выступать в роли гадалки. Сделаем это, прибегнув к максимальному обобщению, для чего выкинем из рассмотрения эпоху первобытного коммунизма за отсутствием в тогдашнем обществе науки как таковой. А рабовладельческий строй и феодальный (античность, средневековье, Возрождение) объединим в рассмотрении, не погрешив, как увидите, против канонов марксизма.

В те давние времена перед наукой (в целом) общество не могло, а поэтому не выдвигало главенствующей задачи познания мира с целью его переделки и изменения. Наука носила мировоззренческий характер и, несмотря на смену формаций, была ориентирована на человека. Наука того времени боялась запятнать себя низменными интересами производства и была полностью оторвана от производства. Производство же зиждилось на простом соотношении друг с другом непосредственно наблюдаемых элементарных явлений, возникающих в процессе труда. Поэтому общество не принимало тогда науку всерьёз, не отличало учёных от юродивых и, да простят меня великие умы того времени, от шарлатанов.

Новое общество, не назовём его по некоторым соображениям, основанное на товарных отношениях, с его меркантильным и утилитарным духом обнаружило в науке способность служить увеличению производства товаров (подчеркнём «товаров»). Наука делает первый поворот, «приземляется» и получает ориентацию на технику. Не только сама наука, но и система научных знаний, система образования оказывается под эгидой техники.

Учебники предлагают школьникам и студентам некий «свод окончательных знаний», который остаётся только заучить. Что мы покорно и делаем. Продуктом такого обучения мог быть только человек, готовый для труда в массовом производстве, для технической и исполнительской, а не для творческой деятельности, не для поиска. Так появились мы, инженеры, в общей своей массе прекрасно умеющие производить товары, но не умеющие творить. Таково было веление времени.

Практический человек сначала долго сопротивлялся технологизации (смотрите Чехова и Горького), но потом сдался и повалил гуртом в технику. И я тоже побежал, побросав по дороге доспехи гуманитарных наук, в которых я мог бы быть или, по крайней мере, выглядеть творцом чего-либо, а не исполнителем. Но, повторяю: таково было веление времени. Всё было правильно, и мне не на что сейчас обижаться, хотя с некоторым привкусом горечи до сих пор я собираю ржавые железки не окончательно потерянных сокровищ, обломки так называемых гуманитарных наук. Забегая вперёд скажу, что нынешний селевой поток молодёжи, излившийся в долины кибернетики, электроники и бионики, по сути своей носит тот же исполнительский характер.