Виктор Иванов

Важной вехой в сложении творческого метода Иванова стали его первые зарубежные поездки в Египет (1959), Италию (1959), Румынию (1960), Мексику (1961), на Кубу (1961). Незнакомая действительность пробудила в нем обостренный интерес к национальной специфике жизненного материала, к выразительным качествам натуры, обусловленным бытовыми и климатическими условиями существования народа, его устойчивой, веками выработанной манерой общения и поведения. В каждой стране он как бы заново открывал красоту природы и человека, нащупывал нерасторжимую связность форм и черт единственной в своем роде цивилизации. Особенно его поразил колоритный, истинно народный облик мексиканцев, от которого веяло духом высокой древней культуры, старинного национального эпоса. Мексиканки нередко напоминали ему языческих богинь, величавых и загадочных, органично гармонирующих с окружающей природной средой внешним видом, неповторимыми пропорциями. В образах местных жителей он старался объединить сумму конкретно подлинных, единственных в своем роде особенностей с типическими, вечно значимыми чертами данного этноса, восходящими ко времени магических обрядов и верований.

Карнакский храм. 1959

Собственность художника

Египет. Женщины. 1952

Собственность художника

Нил. Набережная. 1959

Собственность художника

Отдых. Египет. 1959

Собственность художника

Впечатления и знания, накопленные в чужих краях, пригодятся Иванову, когда он с любовью будет изображать на Родине людей Рязанщины, откроет для себя тип извечной, характерной женской красоты, прежде им незамеченный. Это потом художник обнаружит, что найденные им прекрасные, по-своему классические формы русского лица ясно прослеживаются в древнейших православных иконах и храмовых росписях. Он даже попробует один из эскизов к своей картине Рязанские луга исполнить в манере Дионисия, понимавшего внутреннюю жизнь образа как внешне торжественную, духовную архитектуру, символизирующую идеально возвышенную, прекрасную сущность человека и абсолютную красоту разумно устроенного мира. Однако художник сразу почувствует, что путь стилизации не для него, что современную действительность невозможно вместить в прориси того идеального «благоустроения», в которое искренне верил Дионисий. Да и служившие ему натурой крестьяне были уверенными, стоящими на твердой почве людьми, готовыми к согласованным, коллективным шагам и усилиям. Они что-то утратили, но и многое получили в процессе социальных преобразований, проводившихся под сильным давлением внешней угрозы жесткими, авральными методами, но в итоге открывших путь к более высокому уровню свободы и демократии. При всех изъянах колхозного строительства его участники познали опыт честного существования, свободного от корысти и зависти, не обремененного тяготами чрезмерного богатства или бедности. И это не могло не сказаться на их духовном и физическом облике, хотя до царства разума и красоты еще было далеко. Художник имел ясное представление о реальных противоречиях социального и нравственного бытия современников, знал их недостатки и слабости, печали и горести. Но он наблюдал и немало счастливых моментов, когда личность крестьянина как бы освобождалась от случайных зависимостей, представала в своем подлинном виде и значении, внутренне выпрямленной, духовно и нравственно сильной, гордой и независимой. Его концепция человека земли построена именно на таких наблюдениях, удовлетворяющих самым светлым и здоровым запросам человеческого естества, неискоренимой жажде добра и правды. Все в его героях от горделивой осанки, ладных пропорций, монументально обобщенного силуэта до особой торжественности внутреннего состояния нерушимо и вековечно запечатлевает «огромную красоту человеческого существа».

Мексиканцы. 1961

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Ослики. Мексика. 1961

Собственность художника

Люди и кактусы. 1961

Государственная Третьяковская галерея, Москва

По его убеждению, эта красота не зависит от переменных условий и существует на грани бессмертия, будучи всегда современной, она созвучна ясной упорядоченности Космоса, целесообразно устроенному миру природы. Подобное представление о совершенстве личности не располагает к художественным решениям с ощутимой динамикой временного потока, находит более адекватное воплощение в четко закрепленной архитектонике форм, в их хорошо уравновешенном композиционном единстве. То психологическое содержание, которое вкладывалось в строго очерченный зрительный образ, являло собой не столько процесс, сколько конечный результат нравственного развития личности, синтез ее самых существенных качеств.