Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография

Надо сказать, что при чтении ваших книг меня давно мучит вопрос об искренности и откровенности, о факте и вымысле. Насколько же совпадает Виктор Викторович путевых заметок с их автором. По-моему, Вам удается пока балансировать на черте, переходить которую нельзя. Я знаю один только срыв. Речь шла о треугольнике: Степан — молодая особа — и вы. Там Вы выдали женщину, что делать нельзя. Вы сами это знаете. Я тогда очень сердилась на Вас, но подумала, что, может быть, Вы поставили себя в вымышленные обстоятельства или Ваш лирический герой не 1:1 к автору. Если это выдумано, то Вы себя очернили. С этим приходится сталкиваться. Возьмите «Волшебный рог Оберона» Катаева. Из обломков разбитой жизни выглядывает препротивная физиономия маленького эгоиста, который не смог вырасти в бравого прапора 1-ой Мировой, а уж тем более не смог стать большим писателем. По-моему, нельзя переходить черту, за которой ты для своего читателя, который тебя любит, — подлец. Это ведь ужасное расстройство. Я тогда не читала Вас несколько лет. Впрочем, все это очень субъективно воспринимается. Читатель очень разный.

Читала «Мореплаватель» Олега Базунова в «Новом мире». Акварельные краски в описании Крюкова канала смутно напомнили мне мою ленинградскую юность…

Л. Нежинская

Киев. 1995

К стыду своему должен признаться, что книги Конецкого вошли в мою жизнь гораздо позже, чем у моих сверстников. Объяснение этому (но не оправдание) достаточно простое: приехав из Барнаула в 1966 году в Ленинград после средней школы «учиться на штурмана» в знаменитую «Макаровку», Ленинградское высшее инженерное морское училище (ЛВИМУ), первые годы своей курсантской жизни в столичном городе все свое свободное время я тратил на его изучение. Будущая жизнь моряка не предполагала длительного пребывания на берегу, это было ясно даже провинциалу, и я уже тогда старался взять от земной жизни максимум возможного. Да и уверенности в том, что останусь плавать в Балтийском пароходстве, тоже не было никакой. Надо ли напоминать послевоенному поколению, что такое иногородний и что такое прописка в Ленинграде? Так и получилось: по окончании училища по распределению поехал в Архангельск, где и проработал 20 лет.

В годы учебы имя В. В. Конецкого впервые всплыло в курсантских разговорах после выхода его книги «Соленый лед». Говорили, что это один из тех писателей, кто пишет о море совершенно нетрадиционным языком. Говорили, что юмор его произведений таков, что долго не можешь отдышаться от смеха, читая о похождениях его героев… Вышедшие к тому времени на экраны фильмы «Полосатый рейс», «Путь к причалу» и «Тридцать три» по сценариям Виктора Викторовича были просмотрены не единожды, но разве в том возрасте нас интересовали такие подробности, как фамилия сценариста? В лучшем случае мы знали фамилию режиссера, поставившего фильм, да актеров — исполнителей главных ролей.

Прошло достаточно много лет, прежде чем мне удалось прочесть «Завтрашние заботы». И попалась эта книга мне именно в арктическом рейсе из Архангельска в Игарку. Тогда меня поразило не просто совпадение обстановки нашего реального рейса с той, которая была в книге. Впервые в моих руках была повесть, написанная про современную жизнь моряков торгового флота, — тема, которую настолько редко затрагивали тогда писатели и журналисты, что можно было по пальцам одной руки пересчитать более или менее значимые и правдивые произведения об этом. По силе произведенного впечатления «Завтрашние заботы» можно было сравнить, пожалуй, лишь с «Тремя минутами молчания», которые, к слову, также случайно попали мне в руки.

В том рейсе я и дал себе слово постараться перечитать все, что было написано Конецким. Судовые передвижные библиотеки мало располагали к этому (все мало-мальски интересные книги загадочным образом в рейсе куда-то исчезали), поэтому все надежды были на ближайший отпуск. Но судьбе угодно было поступить со мною по-другому.

1 мая 1982 года теплоход, на котором я работал старпомом, шел из Бремена в Ленинград с грузом труб большого диаметра в трюмах и на палубе для строительства знаменитого в те годы трубопровода Уренгой — Помары — Ужгород. Северное море штормило, волна была попутной, и теплоход все сильнее и сильнее раскачивало, создавая реальную угрозу для палубного груза: войди мы в резонансную качку, никакие крепления не выдержали бы возникающих нагрузок. Но до мыса Скаген оставалось не более двух часов хода, а после поворота судно входило в пролив Каттегат и было бы прикрыто берегом и от качки, и от ветра. Это желание побыстрее уйти от шторма, видимо, и оказалось решающим для капитана. Он не стал сбавлять ход для выхода из опасной зоны резонанса, и очень скоро наступили последствия такого решения: при очередном сильном крене крепления труб на крышке одного из трюмов полопались, и все трубы с этого места посыпались за борт.