Виктор Курнатовский

— Это ложь! — закричал Джибладзе. — Ульянов всегда идет прямым путем. Употребляйте и в спорах и в борьбе честные приемы.

Виктор Константинович подошел к спорившим.

— Успокойся, Сильвестр! — Он положил руку на плечо Джибладзе. — Помни библейское изречение о свиньях и бисере. К тому же сюда идет полицейский…

В пересыльной тюрьме прибывших разместили в нескольких больших камерах. И сразу же заключенные повели борьбу за свои права. Каждая попытка тюремщиков уменьшить срок прогулки, запретить переписку вызывала бурные протесты: объявляли голодовку, стучали в стены и двери камер. Надзиратели, стражники, да и сам начальник тюрьмы, видя, что народ это все боевой, за свои права постоять умеет, для собственного спокойствия махнул на все рукой. Политические стали пользоваться такими поблажками, каких история Александровского централа не знала за все время его существования. Двери камер были открыты круглые сутки, заключенные виделись друг с другом, прогулки заканчивались лишь с наступлением темноты. Политические сами хозяйничали в тюремной кухне и столовой. Бумага и чернила выдавались им по первому требованию.

Заключенные единодушно уполномочили Виктора Константиновича вести все переговоры с администрацией. И когда он, обросший густой бородой, появлялся в сопровождении стражника у тюремной конторы, двери перед ним немедленно открывались.

В числе других прав, отвоеванных у тюремных властей, было разрешение, позволявшее всем беспрепятственно фотографироваться — группами и в одиночку, — для себя, для родных.

Нашелся, как в шутку говорили политические, придворный фотограф — Марк Оржеровский. Впрочем, его все звали почему-то не Марк, а Миша. Миша был родом из Одессы. В ссылку он попал за распространение революционных прокламаций и за помощь, которую оказывал подпольным революционным организациям в изготовлении фальшивых паспортов и других документов. Тоненький, совсем еще юный — ему шел тогда двадцать первый год, — Миша пользовался всеобщей любовью. Особенно благоволили к Оржеровскому неунывающие кавказцы, с которыми Миша лихо отплясывал лезгинку. Он ухитрился захватить с собой фотоаппарат, ванночки, кассеты — все, что мог взять из маленькой одесской фотографии. Товарищи охотно помогали ему переносить объемистый багаж.

К Виктору Константиновичу Миша привязался с первого дня знакомства. Курнатовский забывал о приступах глухоты, становился менее замкнутым, чаще улыбался, когда Миша начинал свои бесконечные рассказы о любимой Одессе и жизнерадостных одесситах. В одном только Курнатовский всегда отказывал Мише — он не любил фотографироваться. Но однажды Оржеровский подкараулил Виктора Константиновича, когда тот вместе с другими заключенными колол дрова около тюремной кухни. Миша незаметно заснял всю группу.

В Александровском централе Курнатовский написал брошюру «1903 революционный год». Рукопись удалось переправить в Иркутск. Вскоре ее напечатал Иркутский комитет РСДРП, который был большевистским, и организовал распространение брошюры. В своей работе автор отстаивал ленинские идеи о революционной борьбе.