Виктор Лягин. Подвиг разведчика

Вот вам и «причерноморский курорт»! Тут уж было совершенно не до отдыха — особенно «специалистам» из гестапо и абвера. Они тщательно «перетрясли» весь обслуживающий персонал аэродрома, в том числе, разумеется, допрашивали и Сидорчука — и, невзирая на все его алиби, допрашивали вроде бы «с пристрастием» — но при всем своем старании никого, кроме вышеназванного Григория Кречета, «зацепить» не смогли. Гитлеровцы искали подрывников и по всему городу, наводнив своими агентами все, так сказать, людные места типа базаров и барахолок, агентов «подводили» ко всем, кто мог представить хоть какой-то оперативный интерес для спецслужб, но всё было напрасно… «В наказание» в городе было повешено десять совершенно случайных местных жителей. Невинно пострадавших людей, конечно, очень жалко — но кто скажет, сколько народу мог уничтожить каждый из сгоревших самолетов? И вообще, на войне подобная арифметика неуместна — тут свои законы, свои правила, а точнее, свой, как это сейчас называется, «беспредел».

Также в целях обеспечения безопасности из обслуги спешно восстанавливаемого аэродрома были уволены все местные жители, замененные гражданами рейха. Нужно ли объяснять, что подобное «кадровое решение» было только на руку Александру Сидорчуку? Оставшись без работы, он был «вынужден» устроиться сторожем на нефтебазу. Как говорится, «пустили щуку в реку».

…Самая крупная диверсия в истории николаевского подполья так и осталась не раскрыта гитлеровцами.

«Благодарные жители Николаева установили после войны громадный камень в память о подвиге Сидорчука. Надпись на камне гласит: “На этом месте 10 марта 1942 года чекист-разведчик Александр Сидорчук совершил одну из крупнейших диверсий против немецких оккупантов”»^{205}.

* * *

Не нужно, однако, считать, что в Москве могли позабыть о потерявшей связь с Центром нелегальной резидентуре «Маршрутники». Об этих людях там прекрасно помнили, причем не только как о сотрудниках, выполняющих сложнейшее, ответственнейшее и очень опасное задание за линией фронта, но и просто как о своих коллегах, о друзьях…

…Насколько нам известно, Виктор Лягин, отправляясь в командировку «на юг», наказывал своей сестре как можно скорее уезжать из Ленинграда. Человек его профессии иллюзий относительно дальнейшего развития событий не питал: крайне невыгодное географическое положение Ленинграда обусловливало тревожные прогнозы относительно судьбы города, опасность того, что гитлеровцы могут скоро к нему подойти, и даже то, что он может оказаться отрезанным от страны. Думается, что возможность оккупации Ленинграда гитлеровцами Виктор отрицал категорически — иначе бы он не рвался в Николаев, а ждал возможности «работать» в этом городе, фактически ставшем для него родным. (Слово «работать» взято в кавычки по причине специфики данного рода деятельности.)

В начале июля Анна Александровна с детьми — десятилетней племянницей, то есть дочкой Виктора Татой и своим девятилетним сыном Юрой — поездом доехала до Москвы, перешла с Ленинградского вокзала на Ярославский, добралась до Ярославля, откуда и отправилась в Алма-Ату, где проживал ее старший брат Николай Александрович Лягин, инженер-строитель, возводивший, кстати, алма-атинский оперный театр.

Уже довольно скоро столицу Казахстана наводнили эвакуированные из Европейской России. Устраивались они кто как и где мог, без особых претензий, по принципу «в тесноте, да не в обиде». Наши обычные граждане свои права знают достаточно плохо, да и по начальству ходить не любят… Вот и Анна Александровна как остановилась у брата, так и жила с родственниками и детьми в весьма стесненных условиях, утешаясь тем, что другим приходится гораздо хуже…

В один из весенних дней 1942 года она отправилась на базар — не то купить что-то, не то, скорее, продать или обменять что-либо из своих вещей. И надо же было так случиться, что на этом самом базаре она, совершенно, разумеется, неожиданно, повстречалась с Лилией Фитиной — женой начальника разведки Павла Фитина, с которым, как мы помним, Виктор в свое время не только учился, но и дружил. Поэтому и женщины оказались между собой знакомы. Фитина возвращалась откуда-то самолетом в Москву и, оказавшись в Алма-Ате буквально на несколько часов, отправилась на рынок за свежей клубникой. (Только не нужно делать скоропалительных выводов, что, мол, тут война — а генеральша на рынок за клубникой ходит! Ну, оказалась она в Алма-Ате, где в это время клубнику и дворничихи покупали, и пенсионерки — ей-то почему нельзя?) Наверное, разговор двух женщин был достаточно коротким — у каждой из них были свои заботы, да и Лилии надо было спешить на самолет. «Как там Павел? Про Виктора что-нибудь слышали?» — «Нет, ничего… Ну а как вы тут?» — «Как видите… Да кому ж теперь легко?» На том, очевидно, они и расстались.