Виктор Лягин. Подвиг разведчика

На всем протяжении истории Советского государства его руководство с большой опаской относилось к тем, кто должен был защищать это государство от происков внешних и внутренних врагов — то есть к армии и спецслужбам. По таковой причине популярные в народе военачальники в мирное время быстро оказывались не у дел, а руководителями спецслужб обычно ставили беззаветно преданных «первому лицу» и чрезвычайно исполнительных высокопоставленных сотрудников партийного (впоследствии — и комсомольского) аппарата, готовых возглавить любую работу. В свою очередь, партработники, ставшие вдруг чекистами, старались окружать себя своими собственными «беззаветно преданными» и избавлялись от старых профессиональных кадров, потому как не могли не чувствовать их превосходства. Ведь такое, как известно, не прощается — кто из начальства любит подчиненных умнее себя? К тому же многознание профессионалов многих страшило: как известно, в ходе «политических игр» наверх чаще выходят не самые умные, но наиболее хитрые и ловкие — а потому и, к сожалению, неизбежно чем-то себя замаравшие на своем карьерном пути…

С 10 июля 1934 года Наркоматом внутренних дел СССР руководил Генрих Григорьевич Ягода (Енох Гершевич Иегуда), чекист с 1919 года, член Центрального комитета ВКП(б). Конечно, ничто в нашей жизни просто так не происходит, и в высшее руководство спецслужбы Генрих Григорьевич (уже с 1923 года он исполнял обязанности заместителя председателя ОГПУ) попал не только благодаря своим заслугам и таланту. Ягода был «человеком Свердлова», точнее, родственником председателя ВЦИКа, то есть второго лица в советской государственной иерархии. Его отец приходился двоюродным братом отцу Якова Михайловича, а сам Генрих Григорьевич был женат на племяннице Свердлова.

История свидетельствует, что Ягода был далеко «не подарок», он ревностно выполнял указания «верхов», старательно раскручивая приснопамятный «маховик репрессий», однако, насколько известно, все же противился масштабным фальсификациям дел о «подпольных антисоветских организациях», за что потом и поплатился. Тем более что его родственника Якова Михайловича давно уже не было на свете и заступиться за Ягоду теперь было некому…

25 сентября 1936 года Сталин, находившийся вместе со Ждановым на отдыхе в Сочи, направил в Москву членам политбюро телеграмму следующего содержания:

«Считаем абсолютно необходимым и срочным назначение тов. Ежова на пост наркомвнутдела. Ягода явным образом оказался не на высоте своей задачи в деле разоблачения троцкистско-зиновьевского блока. ОГПУ опоздало в этом деле на четыре года. Об этом говорят все партработники и большинство областных представителей НКВД»^{26}.

В результате уже на следующий день на смену Ягоде пришел Николай Иванович Ежов — секретарь ЦК ВКП(б) и председатель Комиссии партийного контроля. То есть представитель высшей партийной номенклатуры, ранее, в отличие от Ягоды, никакого отношения к органам государственной безопасности не имевший. Придя в наркомат, «железный сталинский нарком», как тут же восторженно окрестила Ежова партийная печать (впрочем, иной печати тогда у нас в стране и не было), нанес сокрушительный удар по чекистским кадрам (о прочих его заслугах в деле борьбы с «врагами народа» мы сейчас не говорим):

«Одним из первых шагов Ежова на посту наркома стало указание о том, что органы госбезопасности должны развернуть чистку, начиная с самих себя. 18 марта 1937 года Ежов выступил на собрании руководящих работников Наркомата внутренних дел, на котором заявил, что “шпионы” заняли в НКВД ключевые посты. Он потребовал “твердо усвоить, что и Дзержинский испытывал колебания в 1925–1926 годах. И он проводил иногда колеблющуюся политику”. Это был сигнал о том, что репрессии коснутся и ближайших соратников Дзержинского. Вскоре волна арестов в НКВД захлестнула и его руководящих работников»^{27}.

Г. Г. Ягода, первый в истории Генеральный комиссар государственной безопасности — звание, равное Маршалу Советского Союза, — был тогда переведен на работу в Наркомат связи СССР. Хотя тоже наркомом, но все-таки уровень здесь у него был уже совершенно не тот, что у наркома внутренних дел… А полтора года спустя, 8 марта 1938 года, он, теперь уже подсудимый по делу антисоветского «правотроцкистского блока», которое рассматривала Военная коллегия Верховного суда Союза ССР, давал следующие чистосердечные показания на вечернем судебном заседании:

«Я должен здесь со всей ответственностью заявить, что виною тому, что Советская власть и органы НКВД только в 1937–1938 годах смогли вскрыть и ликвидировать контрреволюционную деятельность организации правых и “правотроцкистского блока”, является моя предательская работа в системе Народного Комиссариата Внутренних Дел. Если бы советская разведка была свободна от контрреволюционной группы правых и шпионов, которые благодаря мне сидели в аппарате НКВД, заговор против Советской власти, несомненно, был бы вскрыт в своем зародыше»^{28}.