Виктор Лягин. Подвиг разведчика

6/ Помни о семье, обо мне.

Итак, дорогая, крепенько тебя целую. Как вы добрались, я уже не спрашиваю. Знаю, знаю, что очень неважно, знаю, что пришлось измучиться, знаю, что устроились не совсем хорошо, но ничего не поделаешь — время такое. Помни, что многим нашим товарищам будет жить значительно хуже, а может быть некоторым уже и живется. Большую надежду возлагаю на Матильду Андреевну[59]. Очень благодарен ей за согласие поехать с тобой и взять на свои руки Виктора. Виктора не балуйте, с пеленок приучайте его к физическим недомоганиям. Суровая зима должна его закалить. Одним словом, ты знаешь мое здоровье, мою выносливость. Пускай он будет таким, но физически сильнее.

Таточка пускай останется с Аней, а когда и Матильда Андреевна сдаст в ее силах, отдай Витьку Ане. Поверь, дорогая, что это тебя от Виктора не оторвет, он всегда будет твой, но ты можешь быть вполне спокойна, что он получит нужное воспитание. Тебя это предложение может несколько обидеть, но если ты знала бы, как Аня любила и любит меня, ты бы простила мне за мою дерзость.

Где наши ленинградцы, я еще не знаю. Тов. Крепчеву[60] оставляю письмо на их имя, но когда дойдет до них, не знаю.

Помогай им деньгами. Как я уже тебе говорил, зар. плату за июль месяц я уже получил и передал Матильде Андреевне. Прошу тебя оформить.

В последующие месяцы ты будешь полностью получать мою зарплату 1900. 1000 рублей переводи им, я полагаю, хватит 900 + 900 твоих.

Вот и все, дорогая Зинуша.

Прости за некоторые вопросы моего письма, но сама понимаешь. Может быть я зря навожу панику, но попросить тебя об этом я должен.

Крепко, крепко тебя целую. До скорого свидания.

Твой Витя.

Крепко поцелуй Викторчика. Называй его своим именем.

Крепко целуй Матильду Андреевну. Спишись с Соней — он[61] рядом. Передавай мой привет и поцелуй всем Косухиным.

Ириша осталась в Москве, работает в особом отделе.

Виктор».

Оригинал второго письма нам, к сожалению, найти не удалось — приходится пользоваться текстом, помещенным в книге «Право на бессмертие»:

«Мои дорогие мама, Аня и Татка!

С большой горечью я сознаю невозможность нашей встречи после долгой разлуки, тем более, что нас ждет новая, столь же продолжительная… Знаю, как вам хотелось увидеть меня, поверьте, и у меня болит душа. Но сейчас, когда советскую землю оскверняют фашистские варвары, я не могу быть в стороне от великой войны, на которую поднялся весь народ. Сегодня я выезжаю на фронт. Бесконечно счастлив, что буду лично участвовать в священной борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины. Тысячи проклятий Гитлеру! Отольются ему наши слезы, сторицей заплатит он за кровь и страдания народа…»^{144}

Слово «приходится» мы использовали не от какого-то ущемленного авторского самолюбия — мол, кто-то до нас уже его опубликовал, но потому, что тексты писем в книге «Право на бессмертие» не совсем соответствуют оригиналу. Подчас видна редактура — и довольно-таки основательная. Мы ранее говорили об этом, но вот еще один свежий, так сказать, пример. Письмо Лягина жене, приведенное нами выше, в книге начинается так:

«Дорогая Зиночка!

Сегодня я выезжаю. Настроение приподнятое, все мои помыслы только об одном — как лучше выполнить порученное мне задание…»^{145}

Между тем, насколько мы помним, в оригинале всё несколько менее определенное: «Сегодня 14 июля, как будто бы, я выезжаю», менее литературное и менее грамотное: «Настроение очень хорошее. Все мысли направлены к тому, чтобы как можно лучше выполнить поставленную цель».

Но чему тут удивляться? Виктор спешил, волновался — он лучше всех понимал, насколько опасная работа ему предстоит. Нацистские «экзаменаторы» — а «экзамен», в чем у него не было никаких сомнений, будет продолжаться весь период «долгосрочной командировки» (так в разведке называется поездка за рубеж на длительное время) — и в случае ошибки ему не станут предлагать «второй билет», но постараются как следует проверить весь «уровень его знаний». Как они проверяют, было уже хорошо известно.

В общем, думается, что текст письма в Ленинград явно отредактирован — уж слишком много в нем какой-то казенной патетики, которая, заметим, напрочь отсутствует в его послании жене… Тем более что, как мы уже сказали, письмо Зинаиде, помещенное в книге, «причесано» весьма основательно — причем без всякой на то необходимости.

Ладно, не это главное — нам бы, во-первых, понять, куда эвакуировались жена Лягина и его сын, а во-вторых, разобраться, где были в то время мама Виктора, его сестра и дочь. В письме жене он пишет: «Где наши ленинградцы, я еще не знаю…», тогда как Анна Александровна в своем интервью, данном более чем четверть века спустя после описываемых событий, утверждала:

«Я его не провожала на юг. Когда началась война, мы были в Ленинграде, а Витюша в Москве. За час до отъезда в Николаев он позвонил мне из Москвы и сказал, чтобы я забирала Татку и эвакуировалась из Ленинграда… Это, говорит, мой приказ. Дети должны жить. Ну что же, я выполнила этот его приказ»^{146}.