Виктор Пелевин: эволюция в постмодернизме

Однако Пелевин не совершает работы по постижению современности. Мир дан как есть, во всем блеске своей неподлинности, и обманывает в любой попытке понять себя. Пелевин поступает здесь естественно безответственным образом: зная, что это невозможно, он и не собирается понимать его. Он пальпирует его боковым зрением, предпочитая держать фокус на искусственных наполнителях вроде буддизма или числовой магии. Для его метода это неизбежно, так как прямой взгляд обязал бы взять на себя малоинтересную для него миссию бытописателя. Социальный реализм бессилен выразить то, что по-настоящему его интересует, — тотальную инфляцию сознания, распухшего от безродных образов синтетической культуры. В итоге то, что поражает нас точностью наблюдений, в действительности принадлежит мертвым пейзажам. Мир уже умер, Пелевин просто нарисовал натюрморт. Он мертв потому, что здесь невозможна экзистенциальная проблематика. Отношения между знаками оказываются сильнее, чем отношения между людьми, которые легко появляются и легко теряются. Произвольность последних нетягостна, а текучесть безболезненна. Никто из пелевинских героев не страдает от одиночества. У Пелевина вообще нет других людей самих по себе, они являются составными частями неизменного внешнего мира по отношению к “я”, к субъекту. Если убрать иронию, окажется, что его книги безлюдны, в них действует единственный герой, и это даже не сам автор, как можно было бы ожидать. Это смоделированный субъект, вычлененный из обывателя, который ведет жизнь по течению и мало о чем задумывается. Отвал грубой породы проходит не полностью, поэтому субъект так и остается обывателем, не способным найти место для собственного шага. Единственное, что он умеет делать с завидным постоянством, — это попадать в следы неожиданно появляющихся мастеров-наставников. Пожалуй, здесь самое время обозначить нового концептуального персонажа, которого часто вводят в философии. Например, есть Иной, Другой, Друг. Пелевинского обывателя я предлагаю называть Тупым. Образ Тупого — центральный для Пелевина. Он и есть субъект того самого философствования как постижения бессущностного и безопорного мира. Без посредства Тупого трудно вступать в какие-либо отношения с современностью. Без него остается только путь Бодрийяра, то есть путь неутешительного знания с сомнительной привилегий зачитывать приговоры цивилизации. Тупой же изъят из ада знания и реабилитирует мир для возможности иронического исследования. Его образ подготавливался и в ранних произведениях писателя, но именно в “Generation “П”” он обрел реальную силу. И вплоть до романа “t” не похоже, чтобы она слабла.

“Числа”, “Священная книга оборотня”, “Empire V”, “t”. Постмодернистский мир как среда обитания Тупого

Происхождение Тупого — это заслуга обыденности, он рожден пассивными силами современной истории, направленной на упрощение всего, что можно упростить. Среди упрощенного само понятие “тупости”, которое ни в коем случае не следует понимать негативно. Очевидно, что Тупой не всегда умен в смысле обладания знаниями (главный герой “Чисел” не знает, кто такие големы, а герой “Empire V” — слов “объективация” и “жмых”). Но Тупыми их делает не это. Речь идет о сущностной стороне тупости, о способности решить ключевые противоречия жизни за счет незнания о них. Если бы здесь были поставлены высшие цели, это можно было бы назвать жертвоприношением разума. Однако Тупой Пелевина — не духовный аскет, а всего лишь герой бездеятельного познания, который органически находит себя в духе упрощения и способен искренне переживать чистую силу знаков. Зерно любой мысли мгновенно прорастает в его голове. Все смыслы для него первозданны и значимы, любую идею он готов принять как откровение, не то что не подозревая о ее возрасте и истинных корнях, а даже не задумываясь об этом. Тупой ни к чему по-настоящему не критичен, он постоянно чему-то учится или готов учиться, причем знания не меняют его. Никто из пелевинских героев не получает выгоды от знаний. Скрытая структура современности, выдумана она или нет, открывается им как избранным, но она избирает их не для дара, а как удобных слушателей, которые задают наивные вопросы и делают ее проповедь более наглядной. Разве Татарского назовешь “потерявшим ценности”, как это без конца говорят про героя нулевых? Нет, потому что сама его работа состоит в том, чтобы делать ценности произвольными. Татарскому не чужд мир хотя бы на том основании, что он имеет в нем место. Более того, существует измерение, в котором он реально понимает мир. По сути, он находится в бессознательном взаимодействии с ним, ведь неконтролируемая, автоматическая выдумка слоганов — это не что иное, как его голос в их диалоге.