Виктор Цой. Стихи. Документы. Воспоминания

Этот диссонанс между порывом и реальностью, устремлением и возможностью, призывами «вперед!» и окриками «стой!» порождает тяжелые болезни («Бошетунмай», «Прохожий», «Мама»). Виктор Цой, по собственному его признанию, не зависим от времени, социальных условий и, значит, счастливая случайность, что его творческий расцвет приходится на такой вот период всеобщего полегчания. Найденные им ориентиры схожи с т. н. вехами времени — отсюда актуальность, социальная заостренность песен КИНО. Но канут в Лету перестройка, достройка, надстройка, а песни эти не утратят своей щемящей остроты, останутся эпитафией к той всеобщей иллюзии, которая нас нынче поработила.

Я ждал это время, и вот это время пришло.
Те, кто молчал, перестали молчать.
Те, кому нечего ждать, садятся в седло.
Их не догнать, уже не догнать.
А тем, кто ложится спать, спокойного сна…

Здесь Цой воссоединяется со всеми грешными мира, принявшими данную секунду человечества как свой шанс. Его собственная позиция активное действие — обладает магнетическим качеством, притягивает и убеждает:

Мы идем, мы сильны и бодры.
Замерзшие пальцы ломают спички,
От которых зажгутся костры.
Попробуй спеть вместе со мной.
Вставай рядом со мной.

Спеть — обрести свободу, и автор обращается ко всем, — и к тем, кто кричал, что «не дали спеть», и уставшим от боя воинам, к надевшему черные очки, и к тем, из труб которых «идет необычный дым»:

Попробуй спеть вместе со мной!

Героический пафос альбома сводится к этой песне и обретает в ней программную окраску, тезис зарождающейся духовности, полного самоопределения. С такими песнями тысячи выходят на улицы: сжатые губы, восторженные глаза, «замерзшие пальцы ломают спички, от которых зажгутся костры». И будет общая песня.

Если ей не суждено стать лебединой…

Все встает на место, приобретает облик гармоничного мироздания:

Кто-то должен стать дверью, кто-то замком,
А кто-то ключом от замка.

И Цой сам сбивает такой порядок, лишь только мы начинаем в нем что-то разуметь.

А жизнь — только слово,
Есть лишь любовь и есть смерть.
Эй, там, кто будет петь, если все будут спать?
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать.

Концовка «Легенды» — самый большой и красивый парадокс альбома. Достойная жизнь прошла в борьбе. Неравнодушные, предпочитавшие дождь клетчатому пледу, сказавшие «Руки прочь от меня», делавшие шаг «на недостроенный мост», они выбрали борьбу и победили в этой борьбе. Они остались в живых.

Но не осталось сил петь.

А просто жить — лишь обязательный, иногда непосильный путь к смерти. И здесь вдруг Цой оказывается экзистенциалистским проповедником недеяния, скептиком решительности. Да нет, конечно, проповеди нет, но есть внезапное прозрение. Цой по-своему трансформирует мысли Кинчева, для которого пролог — смерть «и эпилогом — любовь». Жизнь либо слово и неизбежное движение к Смерти, либо она окрасится в цвета любви, и тогда ее стоит ждать, как прекрасную Вечность; не обретаемая в сражениях, она приходит с другой стороны, она спускается с холмов, неслышно и незаметно становясь настоящей песней.

Людям не хватает любви, не хватает терпимости друг к другу, тепла и простоты. Уставшие от умозаключений и логических магистралей, они жаждут друг друга и не находят ответа.

«Мы с вами одной крови, вы и я!» — восклицает Маугли закон леса.

Так какой же мы с вами крови?

Большим достоинством альбома является не только его цельность, но и легкость, естественность. Наличие любопытных зарисовок («Прохожий», «Бошетунмай») не уводит в сторону, а позволяет перевести дух и насладиться уже не глубиной мысли, а зоркостью глаза. Это то, чего не хватает «БлокАде», альбому не менее концептуальному, но порождающему смысловую клаустрофобию. Кстати сказать, Цой вообще Кинчева «держит на крючке». Мы уже говорили о «Легенде», но можно вспомнить «те, кто молчал, перестали молчать» («Спокойная ночь»). Здесь Кинчев для Цоя, как примета времени. В «Бошетунмай» с прекрасным незлобивым юмором и ювелирной игрой слов напоминается — не пора ли сменить чуть заигранную пластинку. Факт цитирования свидетельствует как о внимательном отношении к звездам рок-медиа, так и о философском расстоянии, с которого Цой обозревает рок-н-ролльные вершины, равно как и холмы жизни.