Викторианский Лондон

В книге доктора Ларднера о Выставке, опубликованной после ее закрытия, говорилось о пассажирских лайнерах, двигавшихся с помощью пара, «морских пароходах». Трансатлантические перевозки начались в 1836 году, но «явно провалились». В 1851-м Сэмюэл Кьюнард, канадец, получил годовую субсидию в 145 000 фунтов, чтобы наладить еженедельное трансатлантическое сообщение с Нью-Йорком со своей флотилией из девяти пароходов. Доктор Ларднер не обратил внимания на прототип аппарата факсимильной связи,[725] но электрический телеграфный аппарат вызвал у него восторг. На выставке была представлена уменьшенная модель ливерпульских доков с 1600 полностью оснащенными кораблями. Американцы прислали жатку Маккормика и револьвер Кольта, а также швейную машинку — еще не зингеровскую, очень практичный ножной протез, кровать, которая могла уместиться в небольшом чемодане, и гроб, устроенный так, что похороны можно было отложить до прибытия едущих издалека родственников.

Может быть, вас больше интересует изобразительное искусство? В соответствии с одним из непостижимых правил, выработанных Комиссией, на Выставке не могла быть представлена живопись, но скульптура разрешалась, и статуи произвели неизгладимое впечатление. Можно ли забыть статую принца-консорта, одетого греческим пастухом? Один посетитель выставки с севера страны подробно описал свой визит в Лондон, дополнив его газетными статьями и фотографиями, заботливо вклеенными в красивый томик в кожаном переплете. Ему доставили «большое удовольствие скульптуры, в особенности, задрапированные женские фигуры».[726] Драпировка была уложена так, что казалась прозрачной, к тому же в Ньюкасле видишь не так много обнаженных женщин. Он был не единственным, кто получил удовольствие, созерцая женские статуи. Один американский скульптор прислал очаровательную скульптуру греческой рабыни, обнаженной, если не считать хитроумно расположенной цепи. Интерес, который она вызывала, не имел никакого отношения к ее политической значимости. Витражи размещались на верхнем этаже галереи, так чтобы свет мог проходить сквозь панели. Лучше всего их было разглядывать в ясный день, когда краски были ярче, а галерея не так переполнена народом, как на первом этаже.

Экзотическое великолепие индийской экспозиции было бесподобно: шелка, расшитые драгоценными металлами и самоцветами, трон, сияющий серебром и золотом, даже паланкин на спине чучела слона.[727] Если вас привлекал Восток, можно было полюбоваться Кохинором, знаменитым бриллиантом, полученным Англией в 1850-м, после англо-сикхских войн 1845–1849 годов и аннексии Пенджаба.[728] Его прежняя владелица, жена шаха Шуджи, когда ее попросили оценить бриллиант, ответила: «Если силач бросит четыре камня, на север, на юг, на восток и на запад, и если все пространство между ними заполнить золотом, то все оно по ценности не сравнится с Кохинором».[729] Наверное, ей было жаль расставаться с камнем. Бриллиант был выставлен в отвратительной металлической клетке-сейфе 6 футов в высоту, его освещал газовый свет, но он, тем не менее, сверкал не так ярко, как ожидалось. (Позднее его отдали на переогранку, после чего он украсил королевскую корону.)

Французская часть экспозиции была почти так же великолепна, но более соотносима с британской промышленностью, использовавшей французский опыт в показе техники. Французы зарезервировали себе больше места, чем любой другой иностранный участник, и прекрасно использовали его. Роскошные товары, которыми славилась Франция, включая ткани и модную одежду, дополняли станки, на которых первые были изготовлены. К этой экспозиции примыкал зал с мебелью и другой, с севрским фарфором, с гобеленами и коврами мануфактур Гобеленов и города Бовэ.

Посетители комментировали праздничный вид парка. «Серпантин был очень живописен. На нем был небольшой военный корабль, трехмачтовый, весь увешан флагами, матросы все были на реях [наверное, там было тесновато, на таком небольшом корабле], а рядом плавали гребные лодки».[730]

* * *

Существовали опасения, что преступники всего мира съедутся в Гайд-парк и будут совершать в Лондоне ограбления. И не только преступники, но и политические подстрекатели и революционеры. Россия перестала выдавать паспорта. Неаполь попытался помешать тому, чтобы его граждане, посетив Лондон, «попали под вредное влияние революционных доктрин». Король Пруссии Фридрих Вильгельм запретил своему брату, будущему кайзеру, посетить своего кузена в славный для него момент из-за революционеров. Альберт — чем больше я узнаю о нем, тем большее уважение он у меня вызывает, — дал едкий ответ: