Виктория

Виктории не хотелось, чтобы ей рассказывали о родных здесь, в поезде, хотелось самой все увидеть. Петрович каким-то шестым чувством понял это, все вызнавал, как люди в других странах живут, чем питаются и сколько, к примеру, получают, много ли пьют, и вообще ... не будет ли войны.

Огни прожекторов и сигнальных фонарей освещали тесно пригнанные друг к дружке составы на большой станции.

- Пойду на перрон, - предупредила Виктория, - Вам купить чего нибудь?

- Не-не, деньги-то тратить, - отмахнулся старик.

Виктория уже не раз выходила из поезда, чтобы купить у торговок - этих бронзовых цветастых хозяюшек - масленые пироги с картошкой и отварную кукурузу.

Платформа была низенькой, поезда по обе стороны казались мрачными гигантами, готовыми ожить, зашевелиться. Пахло соляркой. Путевой обходчик простукивал вагонную оснастку. Соседний состав вскоре вздрогнул, фыркнул и вздохнул тяжело и обреченно. Виктория жевала резиновое тесто с картофельной начинкой, слушала переговоры торговок:

- Галина, много наторговала?

- Та ни-и, надо на пятый йти, там йще один московский...

- Какая это станция? - спросила Виктория в догонку.

- Так Ростов же ж, - покачала красно-зеленой с блестками косынкой приземистая женщина, продавшая Виктории пирожки, - Ну, бувайте, гражданочка, побегли мы народ кормить...

Это был Ростов-на-Дону. То-то встретился им на пути мост длиннющий над могучим красавцем-руслом, перестуки металлические минут пятнадцать длились.

Виктория вдохнула полной грудью свежий ночной воздух, пахнущий угольком, как вдыхают запах родного дома, давно забытый, приносящий на своих крыльях воспоминания.

И только тут обожгло ее - ведь домой едет, на родину. А вдруг не примет ее этот дом, а вдруг чужой она окажется, вдруг забыли ее, отвыкли... Зашлось сердце, заколыхалась душа, как речная гладь от брошенного камня.

Она всматривалась в море огней пролетающее, тающее за окном в ночной мгле. Где она юность, где окопы, где Нюра, девочки?.. Все здесь, все живы, только руку протяни. Да окаменела рука, затекла...

В ту их первую ночь она уже знала, что принадлежит Жаку. Понятие "жена" еще не существовало для нее, но долгие не раскрытые еще до конца чувства к этому молодому, сильному мужчине, приучили ее к мысли, что она - его часть, составная его жизни, и что все, что он говорит ей - говорит его устами сам Бог.

Она льнула к нему, целуя его, спящего, не могла насытиться его близостью, его кожей и его дыханием, понимая, что главное теперь не его близость, а сращивание ее и его судеб в одну.

В дверь забарабанили так, что из головы вылетело сразу все - только ужас, панический ужас вырвался наружу коротким моментальным взвизгом.

- Это они! - взвыла она и села на брачном ложе, ухватила пододеяльник и стала кусать его передними зубами, в дверь истерически колотили, а Жак не просыпался. - Хорошо, вы у меня получите!

Она резко вскочила на пол, накинула платье на голое тело и вышла к парадной двери, крикнув, чтоб перестали хулиганить. Из-за двери потребовали открыть.

Полицейский, тот самый, комиссар муниципалитета, и советский гэбэшник очень удивились, увидев ее в дверях.

- Спите? Назло?! - первым начал гэбэшник, - Вот и чудненько. Сейчас мы тебя, проститутка немецкая, спровадим в наши подвалы. Погоди.

- Попросите, пожалуйста, хозяев, - попросил полицеский, осторожно придерживая бушевавшего коллегу.

- Я здесь, - смело посмотрела на него Вика.

Барбара, замешкавшаяся с бигудями, и Хендрик, завязывающий пояс халата, остановились в открытых дверях гостиной и ждали, что будет дальше.

- Я попрошу кого-нибудь из семейства Смейтс, и разрешите нам войти.

Вика не хотела пускать их, но вежливость полицейского сделала свое дело. Она показала на двери гостиной и только тут увидела родителей Жака. Хендрик показал ей в знак солидарности и одобрения две сложенные в узел ладони.

- Разрешите вам представить, господин комиссар, - заговорил Хендрик по-фламандски, - это госпожа Виктория Смейтс, наша невестка. Вот документы, они лежат перед вами на столе. Ознакомтесь, пожалуйста. Удостовертесь в том, что все оформлено правильно.

Они ушли, как уходит стая бездомных собак.

Однажды Виктория видела, как человек победил зверя. Они с бабушкой Матреной шли через заброшенный осенний сад, Вика была молоденькой пионеркой, а бабушка предлагала ей яблок нарвать в том бесхозном саду. Вика возмущалась, даже перешла в соседний ряд деревьев. И вот она увидела их. Они показались в конце того самого ряда яблонь и надвигались темной стаей на Вику. Впереди, как положено у диких собачьих стай, бежала моська, она полаивала, то наскакивая на невидимых врагов, то закругляясь к вожаку, заискивая перед ним. Вика закрыла глаза, а когда открыла их увидела прямо перед собой глубокий оскал вожака. Он стоял метрах в десяти, задрав в верх свой толстый хвост. Он смотрел на нее светло коричневыми водянистыми глазами и Вика знала, что сейчас он ее загрызет.

- Замри! - крикнула Матрена Захаровна, - Не дыши!