Виктория

– Что вы стоите как истуканы, дайте мне скальпель!? – закричал доктор на молодых акушеров, которые увидел нетипичное сильное кровотечения, вызванного отделении плаценты от стенки матки.

От сильного головокружения Виктория на секунду закрыла глаза.

***

Открыв глаза, Виктория сначала не поняла где находиться, только потом, когда картинка сфокусировалась, она увидела во всей своей красоте и величии – безмолвную и пугающую пустыню. Пустыню одиночества, где за дюной простиралась другая, точно такая же. И ничего больше. Один песок. И чистое красное небо без единого облачка.

Она подумала, что это всего лишь странный сон, поэтому поднялась с земли, стряхнула с нагого тела зыбучий песок, крохотные песчинки прошлого, и пошла на запад, глядя на палящее солнце, окрашенное в красно-бардовые цвета. Ее ноги обжигал песок, впивался.

Виктория то поднималась вверх по крутой дюне, оставляя следы, которые мгновенно засыпал ветер песком, то опускалась вниз, чуть ли не падая в тайные владения духов пустыни, чье разгоряченное дыхания она чувствовала на протяжении всего изматывающего пути в никуда. Она хотела обернуться, но так и не решалась, продолжая идти, изнывая от боли и жажды.

К вечеру, когда солнце стало садиться на западе, Виктория вступила на безобразную землю, изборожденную глубокими, черными трещинами, оставив далеко позади песчаные дюны.

Она еле-еле переплетала ноги, голова кружилась, мысли были все поглощены пустым мечтаниями о глотке живительной водице.

Стало прохладней, когда солнце склонилась за горизонт.

Виктория упала на колени возле черного, обугленного дерева больше не в силах держаться на ногах; она была истощена и физически, и морально, и духовно. Последний лучик надежды на спасение гас так быстро и безвозвратно, что ей хотелась зарыдать и сдаться. Но Виктория не привыкла сдаваться без боя, поэтому поползла по земле, мысленно представляя себе, как пьет мутную воду из лужи и благодарит Бога за его снисходительность и безграничную любовь к людям, к ней.

Минуты шли, а за ними – часы. На пустыню опустилась ночь, холодная и промозглая. Черное небо озарилось сверкающими звездами, словно купол цирка, освещенный крохотными лампочками.

Подползя к прогнившим ступенькам, ведущим в чуждый дом, она вся дрожала, содрогаясь всем тело. На ступеньке лежала миска с водой. Она дотянулась до миски, но опрокинула ее на землю. Ибо ее пальцы окоченели, скрутились так, словно неправильно срослись после многочисленных переломов.

Виктория взывала от отчаянья и горя, ударив кулаком по земле. Ее последняя надежда угасла, растворилась в черной дымки ночи. Вода впиталась в сухую землю. Она посмотрела на миску и увидела там, на самом донышке, тонкую линию живительной воды. Она подползла к ней, опустила голову в миску, вытянула сухие губы, которые соприкоснулись с водой, и выпила все, до последней капли, почувствовав новый прилив сил.

Придя в себя, она кинула взгляд на дом. Он ей показался знакомым. Обугленный, перекошенный, гнилой. Жуткий.

– Родительский дом Домового, – сказала Виктория. – О Боже!

Скрипнула дверь. Виктория вздрогнула. Из дома лился желтый свет, падая на парадную, полуоткрытую дверь.

Виктория нашла силы подняться на ноги, хоть это было и нелегко, и зайти в дом, который одновременно манил и отталкивал.

Зайдя в комнату, Виктория услышала, как трещит дерево в камине, встроенном в западную стену большого зала и как кто-то пел тихим голосом странные песни о войне.

Вика зашла в комнату, надеюсь увидеть в ней Домового, но его там не было. Он был далеко от этих мест и истекал кровью на поле боя. Он боролся за жизнь, вцепившись в нее так, как хищник вцепляется в свою жертву.

В комнате, на кресле, сидел отец Домового, положив ногу на ногу. Он курил сигару, выпуская едкий дым. Он ехидно улыбался, глядя на нее исподлобья.

– Я ждал тебя, Виктория, – сказал он, не поднимаясь с кресла. – Ждал этой встречи. И вот – мое желание исполнено. Теперь мы можем поговорить в тишине и в спокойствии, с глазу на глаз. Тет-а-тет, так сказать. – Он показал рукой на свободное кресло. – Прошу, садись.

– Где Домовой? – спросила она. – Где я? Это сон? Или…

– Я отвечу, если ты сядешь, – настаивал он.

– Ладно, – согласилась она и села напротив отца Домового, лицо которого было непроницаемо, словно уже вымерло и потеряло свой цвет и сияние.

– Вот и славненько. – Он посмотрел на Викторию пустыми и властными глазами. Потом сказал, вытащив из черной рясы чрезмерно длинные и костлявые кисти руки. – Тебе, наверное, интересно, где ты и что ты тут делаешь?

– Как вы догадались?

– Довольно сарказма! – пригрозил он. – Ты ведь знаешь, девочка, что со мной шутки плохи. И если ты не будешь уважать меня, то не сомневайся: я не дам тебе ни единого шанса, чтобы выжить. Ты меня поняла?

– Поняла, – ответила она, перестав с ним спорить, прежде всего, чтобы выяснить какую игру он затеял. – Так, где я?

– Ты в мире, в котором вырос Домовой и в котором ты не раз была.

– Это я и без вас поняла. Только вот есть одна маленькая загвоздка – я сплю. И мне снится сон. А вы лишь мое видение.

– Ты уверена в этом?