Вилдвудская академия

Словно бы в ответ на ее вопрос проекторы ожили и лихорадочно зажужжали. Вспыхнул свет, и на круглые стены хлынули образы, они окружили Нику – та словно оказалась в аквариуме и глядела оттуда на мир вокруг.

Сначала изображение показалось Нике размытым, но мало-помалу картинка сфокусировалась: ясное голубое небо, пустыня, убогий городишко. Камера сместилась ниже, сменилось и изображение: горели машины, вдали слышались крики; все в этом пустынном городке было практически одного цвета – разных оттенков бежевого.

Теперь камера показывала городскую площадь: там сошлись два отряда. Ника не могла отвести глаз от экрана и даже забыла, что должна делать зарисовки. Она сидела и просто смотрела. На одной стороне площади замер строй светлокожих людей, вооруженных каким-то ультрасовременным оружием и с ног до головы одетых в камуфляж. На другой – бесновалась толпа; вероятно, повстанцы. Одежда в грязи, лица перекошены от ярости. Они выкрикивали что-то на языке, которого Ника не понимала, и размахивали в воздухе оружием, куда более примитивным, чем у противника.

Белые бойцы стояли неподвижно, словно оловянные солдатики, стройными рядами, дисциплинированные, от них исходила угроза. Ника облизнула пересохшие губы – она вдруг поняла, что все это время так и сидела с разинутым ртом. И нервно вздохнула, глядя, как растет напряжение. Расстояние между отрядами мало-помалу сокращалось – и тут кто-то бросил гранату. Раздался взрыв, послышались отчаянные крики. За миг до того, как отряды столкнулись, Ника зажмурила глаза. Когда она наконец собралась с духом и посмотрела на экран, там за густой завесой пыли копошилась густая масса дерущихся тел. Ника с мрачной решимостью напомнила себе, что ее задача – делать наброски.

На мольберте лежал целый набор перьевых ручек, пастели, угля, карандашей и фломастеров всевозможных цветов и размеров. Но Ника выбрала обычный простой карандаш и неохотно принялась зарисовывать все, что выхватывал ее взгляд. Натренированная рука так и порхала по бумаге – стремительно и яростно. Ника фиксировала каждую деталь, которая приковывала ее внимание. Все это время девушка старалась не думать о том, как легко ножи и пули пронзают людскую плоть, словно лезвие входит в перезрелые фрукты, и все равно почувствовала приступ тошноты – изображение на экране будто плавало в красном пыльном океане.

«Подумаешь, просто кино», – убеждала она себя, понимая, что на пленке запечатлены реальные события. Тогда девушка решила сосредоточиться на другом – она принялась рисовать дыры на одежде сражающихся, очерчивала параллельные разрезы на залитом кровью камуфляже, оттеняла расплывающиеся пятна на грязных лохмотьях повстанцев. Воспроизводила следы, которые оставляли на песке подкованные армейские ботинки, тени, отбрасываемые на землю падающими телами с раскинутыми руками, – словно штриховкой мостила себе дорогу от наброска к наброску. Готовые рисунки она отрывала и, не глядя, отбрасывала, и они, словно сухие листья, планировали на пол.

Потом Ника решила сосредоточиться на песке – как вязнут в нем ноги солдат, как песок заволакивает погибших облаком пыли, когда они падают, как он вздымается волнами в ритме битвы. Она рисовала, рисовала, рисовала без устали – пока фильм не кончился и экран не погас.

Ника положила карандаш на место и окинула взглядом кипу набросков, которые она сбрасывала на пол, – надо же, как много. От неудобной позы болела спина и ныло запястье. Кровь и боль на лицах солдат напомнили ей об отце, который тоже был военным. Нике исполнилось три года, когда ее маме сказали, что муж погиб, выполняя задание, но как именно это произошло, не сообщили. Сейчас, посмотрев этот фильм, девушка снова попыталась представить, как расстался с жизнью ее папа из-за какой-то великой цели, более важной, чем его жизнь. Ника нащупала под блузкой солдатский жетон.

Она сидела, то и дело поглядывая на дверь, и ждала, когда же вернется мадам Гренобль, и с каждой секундой все больше нервничала. Потом Ника опять вернулась к мыслям об отце и вдруг заплакала. С минуту она рыдала, отчаянно пытаясь вытереть слезы рукавом, но они все текли и текли. Испугавшись, что преподаватель застанет ее в таком состоянии, девушка выбежала на улицу.

Палящее солнце на миг ослепило ее. Ника жадно глотала воздух, пытаясь успокоиться, но тело по-прежнему содрогалось от рыданий. Она читала, что такое состояние называется панической атакой, и действительно запаниковала. Что, если мадам Гренобль решит, что ее ученица – истеричка и ничего из нее не выйдет? В поисках укрытия Ника бросилась в соседний корпус, толкнула дверь и устремилась по коридору в поисках пустой аудитории. В первой же комнате никого не оказалось. Ника юркнула туда и упала на стул, уронив голову на руки и продолжая плакать.