Виленские коммунары

Когда они шли к умывальнику, умывались, обтирались и беседовали между собой, к ним подошел товарищ Аз. Я его очень мало знал. Это был маленький, щуплый, некрасивый еврей с рыжими лохматыми, обвислыми усами, рабочий, лет сорока. Мне говорили потом, что раньше он примыкал к анархистам и в компартию перешел летом 1918 года.

Тихий, незаметный. Жил где-то в Зверинце. Там у него была семья.

Услышав, о чем они беседовали, он сказал:

— Я тоже пойду с вами…

Они стали его отговаривать:

— Зачем? Тебе ничего не будет.

Но он пошел.

Во дворе пригнулись и со всех ног побежали мимо поленницы дров, к дощатому забору, отделявшему двор Антоновича от клубного. Выломили доску, пролезли в дыру и подались к квартире Вержбицкого.

Впереди шел, естественно, Вержбицкий, как хозяин. За ним — Ром, Шимилевич, Кунигас-Левданский. Сзади, не отставая, Аз. У самого дома их нагнал Кобак. Всего шестеро. Шли на смерть…

Тетя Зося, конечно, обрадовалась мужу и всем им; целы — живы-здоровы! Ни она, ни дети не знали, что их привело. Вержбицкий ничего им не сказал. Думали, что приди спрятаться.

Заперлись в небольшой боковушке. Сидели. Ждали, посылали детей посмотреть, что и как. Их у Вержбицкого было четверо — девочка и три мальчика. Девочке шел тогда же четырнадцатый год.

Время тянулось… Еще и еще раз посылали старшего мальчика разузнать, нельзя ли воспользоваться затишьем и прорваться. Прорваться было невозможно. На улицах как будто спокойно, но повсюду были поляки.

VII «БЭНДЗЕ СПЕВАЛ»

Когда подоспевшие казаки тащили Метелицу за ноги, он еще цеплялся за траву, скрипел зубами, стараясь поднять голову, но она бессильно падала и волочилась по земле…

А. Фадеев

Вайнштейн и Новиков, как мне рассказывали потом, залезли на чердак и там спрятались. Кажется, в дымоходе.

Не представляю, как им удалось разобрать дымоход и как они в него влезли, на чем там сидели. Разве что легли под боровом.

Сидели они там, притаившись, всю ночь или даже две, потом выбрались неслышно и задали стрекача. Правда ли это?

Оставшиеся открыли дверь на улицу и вышли с белым флагом. Сдались. Поляки согнали всех в одну кучу с бундовцами, которые все еще стояли недалеко от клуба, окруженные часовыми.

Я пошел было за Ароном, как вдруг уввдел, что по двору бежит Тарас. Не раздумывая повернул назад — и за ним…

Подбежали со стороны Газового переулка к забору и стали на него карабкаться. Не там, где висел труп, а на земле валялся другой, а немного правее, — ближе к флигелю и дровам.

Не успели мы влезть, над нами со всех сторон засвистели пули, да так близко, что Тарасу почудилось, будто ему отсекло ус и обожгло лицо. Я был уверен, что пули летят над самой головой: не пригнись — шапку собьют…

Тарас — назад… Я оторвался от забора — и камнем на землю. Бросились бежать. Тарас — впереди, я — сзади. С ходу влетели в квартиру к пани Кондрацкой, кассирше нашего клуба.

Не помню, Кондрацкая, кажется, плакала. Она все еще жалась к каменной стене, боясь пуль. А Тарас шутил с ней, просил зеркальце — поглядеться.

— Мне, — говорит, — пуля кончик уса отсекла и опалила…

— Кажется, ус как ус, — отвечаю. А у самого в горле все пересохло и голос пропал.

Просидели мы у Кондрацкой с добрый час. Никто не шел забирать нас… Наконец не выдержали и подались обратно в клуб. Там пусто. Все двери настежь…

Уже темнело… Не понимаю, что руководило нами, что толкало нас выйти на улицу. Но только мы высунули нос за дверь, как сразу же со стороны костела святого Якуба раздались выстрелы. По стенам, по окнам: тук! тук! тук! Дзнн!..

Мы — назад. Замерли. У меня сердце колотится. Тарас достает из кармана белый платочек. Вышел, помахал. Я — за ним. Идем к врагу в полон…

Тут откуда ни возьмись поручик Хвастуновский.

— Кто там еще есть? — крикнул злым, хриплым голосом.

— Никого нет, — равнодушно ответил Тарас.

Его повернули, чтобы вел их в клуб, а меня погнали по улице. Вижу — все наши стоят кучкой, мерзнут. А поляки — на тротуаре. Стерегут, наведя на них карабины…

* * *

От Тараса я узнал позже, что поляки вели его впереди себя, а сами шли сзади с карабинами наизготовку. Поручик Хвастуновский приказал:

— Стреляйте в него, — в Тараса, значит, — если хоть одного там найдете.

Убедившись, что двери открыты и все оставлено на месте, они ринулись по коридору, как стадо диких кабанов в огород. Рассыпались по комнатам, ломают, бьют, разбрасывают бумаги, книги, рвут портреты, топчут ногами…

Его привели в комнату № 20.

Как только поручик Хвастуновский отлучился куда-то, один легионер схватил с крючка чьи-то штаны, висевшие в углу, и завертелся волчком, не зная, как бы спрятать их на себе…

И у других глаза разбежались. Хватают что ни попало под руку, суют по карманам. Про Тараеа совсем забыли. Он стоит в дверях, молчит…