Вилла «Амалия»

– И что же… она продолжает ждать?

– Да, в нашем старом доме. Каждый день. Год за годом. Ждет всю жизнь.

Она подошла к лампе у изголовья постели. И сказала:

– Вообще-то мне бы надо съездить навестить ее в воскресенье, на будущей неделе.

И Анна со вздохом пояснила, словно оправдываясь:

– На праздник Трех царей.[1]

Она выпрямилась. Вернула на стену деревянную рамку. И снова загляделась на свои косички, на свои детские, такие круглые и серьезные, глаза, на фланелевые рукава, торчащие из школьной блузы.

– Пойдем вниз, – сказал он. – Там у меня есть совсем свежий мармелад. Я сам его сварил. Не хочу хвастать, но, уверяю тебя, он такой вкусный, пальчики оближешь…

Они спустились по лестнице.

– Где он находится, твой город? – спросила она его.

– На границе с Бургундией. Йонна протекает как раз рядом. А я живу посередине между Сансом и Жуаньи. Ты обязательно должна приехать ко мне. Рестораны у нас там великолепные. Знала бы ты, как это ужасно – есть в одиночестве. Ты даже представить себе не можешь.

– Неправда! Мне вот всегда нравилось есть одной, в полном покое, примостившись у окна.

– Ненавижу такую еду.

– А я просто обожаю.

– Приходится есть слишком быстро.

– Вовсе нет.

– И вдобавок на тебя глазеют прохожие.

– Да, верно, глазеют, и это не самое приятное. Но есть одной, в тишине – это для меня настоящее удовольствие.

– Не соглашусь с тобой. Именно по причине тишины еда теряет всю свою прелесть. Ты пробуешь, смакуешь, жуешь, пьешь, и при этом даже не можешь выразить вслух свои ощущения. Если бы ты знала, как я страдаю оттого, что ем в одиночестве. Пожалуйста, поужинай со мной!

В голосе Жоржа звучала мольба. И это было совсем уж невыносимо. Она положила руку ему на плечо. И твердо сказала:

– Как-нибудь в другой раз, Жорж.

Они пересекли сад. Он нашаривал бумажник в кармане пиджака.

– Моя визитка… мой номер телефона…

– Ты уже дал их мне.

На национальном шоссе № 6 она резко остановила машину.

Ей хотелось отдаться горю сейчас же, без промедления.

Или, вернее, она предпочитала встретиться с терзавшим ее горем один на один, вдали от чужих глаз.

Она сняла номер в отеле.

Это было в Альфорвилле. Ее окно выходило на торговый центр и гараж. Станция обслуживания еще работала. Она вышла, чтобы купить бутылку воды и шоколадный батончик с глазурью. Заперла дверь комнаты, сбросила туфли, подошла к кровати, резко, рывком сорвала с нее покрывало, не раздеваясь забралась в постель и свернулась клубочком под простыней.

Чуть позже она встала, преклонила колени на голом полу комнаты и, положив скрещенные руки на тюфяк, начала молиться вслух, как бывало в детстве.

И снова скользнула в свою норку между простынями, уткнулась лицом в подушки.

Наконец поток слез иссяк, и на смену ему пришла боль, невыносимая, острая.

И боль затопила всё.

* * *

Стоит глухая ночь. Она отпирает калитку, пересекает сад, поднимается на крыльцо, распахивает дверь, бесшумно проходит в дом.\

И замечает в темноте неясное движущееся пятно.

Внезапно он включает свет. Он стоит в пижаме на пороге комнаты.

– Я тебя ждал всю ночь!

На его лице написано искреннее волнение. Глаза лихорадочно блестят.

Она тихо говорит:

– А ты не переигрываешь?

Он срывается на крик:

– Где ты была?

Когда он повышает голос, Анна подходит к нему, пристально смотрит в глаза и, снизив до шепота собственный голос, еле слышно произносит:

– Замолчи.

Он тотчас перестает кричать. И говорит:

– Я с ума сходил от беспокойства. Ты могла бы позвонить. Анна, ты хоть знаешь, который час?

Анна не отвечает. Обойдя его, она входит в столовую. Садится у стола. Он идет следом. Она поднимает глаза и долго, долго смотрит на него. Выпрямляется на стуле. Шумно втягивает воздух. И произносит на одном дыхании:

– Я ухожу от тебя. Все кончено.

Он стоит в дверном проеме, лицом к ней, в пижаме, со спутанными волосами, с изумленно раскрытым ртом.

Сперва он молчит, потом говорит почти беззвучно:\

– Повтори, что ты сказала?

– Нам нужно расстаться.

– Почему?

– Догадайся сам.

– Я ничего не понимаю. Почему мы должны расстаться?

– Томас, прошу тебя. Объяснения бесполезны. Уходи из дома.

– Ты с ума сошла? Ночь на дворе!

– Так что же?

– И ты меня выгоняешь?

– Именно так.

– Анна, посмотри на меня!

Анна медлит. Потом смотрит ему в глаза. И отвечает:

– Не вижу больше ничего особенного.

Она кладет ладони на стол, она устала до предела, она встает. Выходит в коридор.

– Ты любишь кого-то другого? – спрашивает он.

Она пожимает плечами.

– Не все такие как ты, Томас.

Он удерживает ее за руку. Стискивает ей руку до боли.

– Пусти меня!

Она высвобождает руку из его хватки. Поднимается по лестнице. Входит в кладовую, чтобы достать чистые простыни. И стелит себе постель в одной из двух каморок третьего этажа, под самой крышей. Все воскресенье она проводит в постели, свернувшись клубочком под периной. Ничего не ест.\

* * *

В понедельник утром, задолго до восьми часов, Анна уже сидела за рулем; дверца ее машины была распахнута.

Томас стоял на тротуаре, застегивая рубашку.

Они торопливо перешептывались. Он говорил:

– Я тебя люблю.

– Нет.

– Ну нельзя же вот так просто взять и расстаться.

– Можно.