Вилла «Амалия»

– Мы вместе уже пятнадцать лет.

– И что с того?

– Нам нужно объясниться.

– Это бесполезно.

– Но я не позволю тебе разрушить мою жизнь ни с того ни с сего, без всякой причины, без всяких объяснений.

Его голос сорвался на нелепый пронзительный фальцет. Вдали на тротуаре показался прохожий. Она сказала, очень тихо:

– Закрой, пожалуйста, дверцу.

– Анна, я люблю тебя.

– Это ложь.

Внезапно лицо Томаса исказилось. Он побледнел до синевы. Ей наконец удалось захлопнуть дверцу машины.

– Сегодня вечером… сегодня вечером, – умолял он сквозь стекло.\

Она взглянула в зеркало заднего вида: он оперся на капот одного из припаркованных автомобилей и, подняв голову, жадно ловил ртом воздух.

* * *

Она толкнула дверь музыкального издательства. Поднялась в свой кабинет, оставила там шарф, сумку, пальто. Вошла в кабинет Ролана, включила кофеварку, сходила набрать воды в туалете под лестницей. Подняла глаза и поймала свое отражение в маленьком зеркальце над раковиной. Это была женщина, чье тело постоянно изменялось. В какие-то дни она выглядела мускулистой, спортивной (Анна любила плавать, она плавала несколько раз в неделю) – воплощение здоровья. В другое время бывала рыхлой, обмякшей, до странности неуклюжей. Сегодня выдался как раз такой скверный день. И лицо у нее было скверное – осунувшееся, острое, бледное.

Она позвонила Жоржу по номеру, который тот ей дал.

Он отвечал на ее вопросы как-то вяло.

– Я тебя разбудила, да?

– Д-да, – ответил он после короткой заминки.

– Ладно, я перезвоню попозже. Я довольно грубо тебя отшила. Но ты уж на меня не сердись.

– О, я не сержусь.

– Я очень рада, что мы с тобой снова встретились.

– Я тоже очень рад, что мы с тобой снова встретились.

– Мне просто нужно было остаться одной. Мне и сейчас необходимо побыть одной. Я думаю, моя жизнь, вся сущность моей жизни сводится к этому желанию – быть одной.

– Разве ты никогда не жила одна?

– Нет.

– Я обязательно выпью за это. Спущусь днем в мамочкин погреб, откупорю бутылку самого лучшего вина и выпью его, думая о тебе. Выпью за сущность твоей жизни и за нашу встречу. Живи одна. Живи одна и приезжай ко мне, когда захочешь. Сейчас я тебе скажу, почему это так хорошо – начать взрослеть в том возрасте, которого ты достигла. Потому что возраст, которого ты достигла, – это и мой возраст.

Глава II

– Что касается меня, я возьму только сырую печень со спаржей.

Сделав заказ, они умолкли. Потом Анна передумала и снова подозвала официанта:

– Я хочу, чтобы вы мне приготовили еще и салат.

– Простой зеленый салат?

– Да. Но без уксуса. Только с лимонным соком. Соль, оливковое масло и лимон.

Сомелье принес вино. Томас пригубил его. Когда сомелье отошел, Томас торжественно объявил:

– Я хочу, чтобы мы все обсудили серьезно.

– Разумеется серьезно, как же иначе, – ответила она.

И они снова замолчали.

Потом Анна сказала:

– Томас, надеюсь, ты не забыл, что выходные я проведу в Бретани. Я уезжаю в субботу днем, проведу праздник Трех царей с мамой.

– Я знаю.

И снова наступило молчание.

– Но я не то собирался с тобой обсуждать. Анна, я хотел, чтобы ты, именно ты начала этот разговор.

– Вот это уже потруднее.

– Чтобы ты мне объяснила…

– А вот это, наверное, и вовсе невозможно.

– Почему?

– Я сильно сомневаюсь, что это я должна что-либо объяснять. Пересмотри-ка свою жизнь. Вспомни садик в Шуази, где растет лавр. Вспомни, как ты проходишь по лужайке. И на крыльце тебя ждет молодая женщина. И она тянется к тебе с поцелуем.

Внезапно она осекается. Он не нарушил эту паузу. И не поднял на нее глаза.

Спустя минуту он прошептал:

– Скажи мне, как ты намерена поступить?

Она молчала, пока официант подавал на стол. Когда они остались наедине, она сказала:

– Уходи прочь.

– Нет.

– Ты должен уйти, Томас. Дом принадлежит мне, и моя жизнь теперь тоже принадлежит только мне.

– Даже речи быть не может, – возразил Томас.

Он бросил салфетку на стол.

– Неужели ты надеешься, что я буду спокойно смотреть, как ты разрушаешь все, что было до сих пор нашей жизнью?

– Да, надеюсь. Потому что мне сорок семь лет. Потому что сорок семь лет назад я родилась в маленьком бретонском городишке, где девочки носили длинные косы и подтягивали шерстяные носки повыше, к самым коленкам. Вот она, моя убогая правда. Я больше не имею права на ошибку.

– А я, значит, ошибка?

– Нет, Томас, ты даже не ошибка. Ты – недоразумение. Обыкновенное недоразумение.

И тогда из уст Томаса полились угрозы. Голос окреп. Тон внезапно стал едким, напористым. Он прибегал уже не к доводам, а к юридическим терминам. Заверял, что никогда не позволит ей осуществить свое намерение. И тут же торжественно клялся, что отныне посвятит ей всю свою жизнь. Потом вдруг схватил ее за руки и сказал:

– Я люблю тебя…

– Прекрати. Не произноси этих слов, пожалуйста, иначе я встану и уйду.

– Но в глубине души я…

И он повторил эти слова. Тогда она встала и покинула ресторан.

* * *