Вилла Бель-Летра

— Хуже. Состоялось аутодафе. Под утро ревнивец-муж обнаружил автомобиль, а их в нем и след простыл. Как всякий здоровяк, лишенный совести, Пьер быстро трезвел, особенно если дело касалось его безопасности. На рассвете мои компаньоны продрали глаза, порезвились немного со змеем, потом чуть поплавали и, руководимые человеколюбием, решили меня не будить. Ну а сами пешочком направились вниз по дороге, где в двух километрах от места их героического совокупления уселись в кафе, дабы позавтракать и на сытый желудок обсудить планы на будущее. Только вот на радостях эта дуреха забыла на пляже трусы — все идеально сходилось на спящем Расьоле. Корсиканцы коварны, Георгий. Наш исключением не был: порыскав в открытом багажнике, он нашел там канистру. Емкость, к несчастью, была не пуста. Приблизившись с нею ко мне, он тихонько, чтоб попасть в такт ритму волн, ее и опорожнил, вылив бензин на покрышку. Затем поджег колесо. Знаете, Суворов, чем должно пахнуть в аду? Паленой резиной! Чтоб ее загасить, я высушил в дым половину треклятого моря. Самое трудное было отлипнуть. Так из-за дружбы Расьолю в подметку поджарили зад. С той поры дружбы я сторонюсь, ну а Корсику — ненавижу…

— Печальный рассказ, — сказал Суворов, не поверив, однако, ни слову. — Сделайте одолжение, прекратите скрести свой живот. Вашему меху, снежный вы человек, завидуют даже болонки. Та вон, справа, глаз с вас не сводит. Гадает, небось, откуда у вас на плечах эполеты. В их иерархии вы, наверное, маршал, не меньше.

— Тогда вы — капрал.

— Что ж, честь имею! Идите пока, поплескайтесь…

Расьоль, кряхтя, встал, нерешительно сделал шажок, потом два, потом постоял, помурлыкал, обернулся и свистнул. Суворов, лежа ничком на траве, отмахнулся босою ступней.

— Не пойду.

Француз посопел и вернулся.

— Хорошо. Заступлю в караул. Подожду, пока мой приятель созреет. Зрейте, Суворов. Я подожду.

— Ждите.

— Упивайтесь своим преимуществом, вы, себялюб.

Суворов ответил довольным «ага!» и перевернулся на спину. Расьоль снял очки и украдкой пытался поймать ими солнечный зайчик, запустив его русскому в глаз. Получалось не очень. Ни с того ни с сего Жан-Марк вдруг сказал:

— Вы бахвал.

Суворов лениво ответил:

— Кто вам виноват, что вы не умеете плавать?

— Я умею. Просто лучше умею, когда не один. Вы, к примеру, пишете тем же манером: вам куда как сподручней, если рядом страхуют вас тени. Всех тех, кто не даст вам тонуть. Традиция — ваш акваланг. Перепевы колоссов — ваши верные ласты. Не зазорно?

Сейчас понесет, встревожился Суворов. И того понесло:

— Вы, ничтоже сумняшеся, по-прежнему пишете, будто истина, упокой ее душу, сродни акту творения. Как можно понять из контекста — творения не какой-то безделицы, вроде найковской загогулины на великоватых вам плавках, а — боюсь сказать! — Господа нашего, упаси ты меня и помилуй… Вам самому не противно так лгать? Ведь любая, хоть самую малость пригожая правда — как раз развенчанье Его. Не трудитесь и спорить.

— Вы забыли про эхо.

— Какое, к дьяволу, эхо? У вас что, от купания в уши залилась вода?

Суворов поморщился:

— Тридцать восемь попугаев… Мне это осточертело, Расьоль! Лучше сходите, поплавайте в озере. Немецким детям нравится, когда вы, обратившись драконом, пускаете бутузы из ноздрей… Ну хорошо, объясню: есть такой мультик. Там длину удава измеряют в живых попугаях. Получается тридцать восемь штук. Вы же всегда норовите использовать в качестве меры вселенной свой собственный рост. Вряд ли способ этот умнее. Что до эха, то это — метафора. А растолковывать метафору — все равно что считать на компьютере до одного.

— Допускаю, что русская сентиментальность всякий всхлип умиления тем же альпийским пейзажем легко распузырит до эха. Только это не значит, что потуги растрогаться этим ландшафтом носят некий онтологический смысл.

Суворов с шумом выпустил воздух из легких:

— Вопрос не в том, чтобы вывести онтологический смысл из всякого всхлипа, а в том, чтобы не принимать любое эхо за всхлип… Вопрос в том, что у вас в центре и на что вы считаете сами себя. Если вы всему мера — значит, все остальное не так уж, увы, велико. Но если в ваши намерения входит еще подрасти хоть на пядь — уступите срединное место другому. Тому, что побольше.

— Лгуну с бородой Санта-Клауса? Да ни за что! — Расьоль пнул носком кочку, взбив пыль. Симпатии пыли оказались на суворовской стороне. — Он и без того уже попользовался бесплатным нектаром наших слез, тысячелетиями проливаемых ему на манишку. А что мы получали взамен? Едва взывали о помощи, как Он удирал со всех ног в небеса. Не-ет, увольте! Мне чем дальше от этого прощелыги — тем, право, надежней.

Оппонент пожал плечами:

— Как знаете. Но выбор не так и велик. Есть еще ряд синонимов…