Вилла "Грусть"

И, по-моему, безо всякой насмешки, с чисто парижскими юмором и любезностью. Кстати, я никак не мог понять, откуда у этого "савойца" (ведь сказано же в статье об Ивонне: "Она уроженка наших мест") такое отличное произношение, какого и в столице теперь не встретишь.

Нет, они совсем друг на друга не похожи. У Ивонны такие правильные черты лица, тонкие руки, изящная шея, что рядом с ней он казался еще более грузным и неуклюжим, чем тогда, когда сидел в кресле. Мне очень хотелось бы знать, в кого она такая зеленоглазая и рыжеволосая, но я слишком уважал французские семьи и их тайны, чтобы спросить об этом. Где теперь отец и мать Ивонны? Живы ли они? Чем занимаются? Я по-прежнему потихоньку наблюдал за Ивонной и ее дядюшкой. Оказывается, у них есть что-то общее в манерах. Например, оба низковато держат нож, когда режут, и медленно несут вилку ко рту, оба одинаково щурятся, отчего вокруг глаз образуются морщинки.

- А вы кто по профессии?

- Никто, дядя, - отвечает Ивонна, прежде чем я успел открыть рот.

- Неправда, - пролепетал я. - Неправда. По профессии я писатель.

- Писатель? Вы - писатель?

Он посмотрел на меня безо всякого выражения.

- Я... я... - Ивонна уставилась на меня с дерзкой усмешечкой. - ...я пишу книгу. Вот.

Я лгал так уверенно, что сам себе удивился.

- Вы пишете книгу? Книгу?.. - Нахмурившись, он слегка пододвинулся ко мне. - Детектив, что ли?

Он улыбнулся с облегчением.

- Да, детектив, - прошептал я. - Именно детектив.

В соседней комнате с шипением зазвонили часы. Они все звонили и звонили. Ивонна слушала их, приоткрыв рот. Дядюшка взглянул на меня: ему было досадно, что они принялись звонить так не вовремя. Они фальшивили, и я никак не мог понять, что же они вызванивают. Лишь когда он гаркнул: "Только проклятого Вестминстера не хватало!", я догадался, что эта какофония - лондонский колокольный звон, правда очень унылый и тоскливый.

- Проклятый Вестминстер совсем ополоумел. Он все время бьет по двенадцать раз... Я сам с ума сойду с этим мерзавцем. И как я его до сих пор не выбросил... - Он говорил о часах, словно это был какой-то его личный враг. - Ну что, слыхала, Ивонна?

- Я же тебе сказала, это мамины часы. Отдай их мне, и дело с концом.

Он внезапно побагровел от ярости, так что я даже испугался.

- Они останутся у меня! Поняла? У меня.

- Ладно, дядя, ладно... - успокаивала его Ивонна. - Пускай они останутся у тебя. Возьми себе этот паршивый Вестминстер.

Она взглянула на меня и подмигнула. Он убеждал меня в своей правоте:

- Поймите, если не станет проклятого Вестминстера, мне будет одиноко...

- А мне эти часы напоминают детство, - сказала Ивонна. - Они всегда мешали мне уснуть...

И я представил, как она лежит в кроватке в обнимку с плюшевым мишкой, широко раскрыв глаза.

Последние звуки были отрывистыми, словно икота пьяницы. Наконец Вестминстер затих, словно захлебнулся.

Набрав побольше воздуху, я решился спросить:

- Она жила здесь, когда была маленькой?

Но так торопился, что он ничего не понял.

- Он тебя спрашивает, здесь ли я жила, когда была маленькой? Дядя, ты что, оглох?

- Конечно. Она жила там. Наверху.

Он ткнул пальцем в потолок.

- Да. Я прямо сейчас покажу тебе мою комнату. Дядя, она еще цела?

- Ну конечно, я в ней ничего не трогал.

Он встал, собрал наши тарелки и вилки и унес их на кухню. Потом вернулся с чистыми.

- Вы любите мясо поподжаристей? - спросил он.

- Я полагаюсь на ваш вкус.

- Да нет, я спрашиваю, как на ваш, на ваш вкус, господин граф?

Я покраснел.

- Ну так как? Поподжаристей?

Я не смог выдавить из себя ни звука. Вместо ответа я как-то странно махнул рукой. Он нависал надо мной, скрестив руки на груди. И разглядывал меня в полном недоумении.

- Скажи, он всегда такой?

- Да, дядя, да. Он всегда такой.

Он собственноручно приготовил нам эскалопы с горошком, причем сообщил, что горошек "свежий, а не консервированный". И налил нам вина, "держу специально для особых гостей".

- Значит, ты считаешь его "особым" гостем? - спросила Ивонна, кивнув в мою сторону.

- Ну конечно. Ведь я впервые ужинаю с графом. Простите, граф, забыл, как вас зовут...

- Хмара, - холодно заметила Ивонна, словно сердилась на него за такую забывчивость.

- Это какая фамилия? Португальская?

- Русская, - пробормотал я.

Он стал выяснять дальше:

- Вы что же, русский?

Я вдруг почувствовал страшную усталость. Снова рассказывать о революции, Берлине, Париже, Америке, фирме "Вулворт", Скьяпарелли, жизни с бабушкой на улице Лорда Байрона. Хватит. Меня чуть не стошнило.

- Вам дурно?

Он отечески положил мне руку на плечо.

- Нет, что вы. Мне хорошо как никогда.

Его, кажется, удивило мое заявление, тем более что я впервые за весь вечер говорил членораздельно.

- Ну-ну, глотните вина.

- А знаешь ли, дядя, а знаешь... - Ивонна замолчала, и я весь съежился, ожидая самого худшего. - Знаешь, он ведь ходит с моноклем.

- Да неужели?

- Вставь свой монокль, пусть он посмотрит, - просила проказница.

И заладила, словно капризный ребенок: "Ну вставь, ну вставь..."