Вилла «Грусть»

Она несколько раз перебивала меня: «А что мы там будем делать?», «Как мы получим визы?», «На какие средства мы будем жить?» И я так увлекся, что не сразу понял, что язык у нее уже заплетается, глаза закрываются и вот-вот она уснет, хотя иногда встряхивается и испуганно таращится на меня. Как можно жить в маленькой затхлой Франции, среди красноносых любителей вин, велогонщиков и изнеженных гурманов, разбирающихся в сортах груш! Я задыхался от злости. Как можно жить в стране, где все нас травят! Решено. Оставаться здесь невозможно. Немедленно собираем чемоданы.

Она тем временем уснула. Ее голова свешивалась с кровати. Она выглядела совсем юной. Спала, слегка надув щеки, едва заметно улыбалась во сне. Даже когда я читал ей «Историю Англии» Моруа, она не засыпала так быстро.

Я смотрел на нее, сидя на подоконнике. За окном вспыхивал фейерверк.

Я принялся за сборы. Погасил свет, чтобы он ее не будил, оставив только ночник на тумбочке, и вывалил на пол все вещи из шкафов.

Пустые чемоданы я разложил на полу гостиной. У нее было шесть чемоданов всех размеров. Плюс мои пять. Итого одиннадцать, да еще сундук. Я быстро уложил мою одежду и журналы, но с ее вещами дело обстояло не так просто: сколько раз мне под руку попадалось еще какое-нибудь платье, шарф или флакон духов, когда я думал, что все уже собрал. Пес с дивана внимательно следил за моими действиями.

На то, чтобы закрыть эти многочисленные чемоданы, сил у меня не хватило, и я в изнеможении опустился на стул. Пес укоризненно глядел на меня, положив голову на валик дивана. Так мы и сидели, уставившись друг другу прямо в глаза.

С рассветом во мне зашевелилось отдаленное воспоминание. Когда-то все это уже было! И мне представились квартиры в шестнадцатом или семнадцатом округе, на улице Полковника Моля, рядом со сквером Вилларе де-Жуайез, или на проспекте Бальфурье, — стены там были оклеены такими же обоями, кровать и стулья стояли так же сиротливо… Из этих жалких временных пристанищ всегда уезжали впопыхах перед приходом немцев, не оставляя по себе никакого воспоминания.

Ивонне пришлось разбудить меня. Она в растерянности оглядывала набитые до отказа чемоданы.

— Зачем ты это сделал?

Она уселась на самый большой малиновый кожаный чемодан. Вид у нее был измученный, как будто она всю ночь помогала мне собирать вещи. Ее пляжный халат распахнулся на груди. Тогда я снова вполголоса стал рассказывать об Америке… И поймал себя на том, что мое монотонное жужжание напоминает декламацию каких-то стихов. Исчерпав все аргументы, я сообщил, что ее любимый писатель в сороковом году тоже уехал в Америку. Моруа. Сам Моруа.

Она мило улыбалась и кивала. Хорошо. Мы уезжаем немедленно. Она не имеет ничего против. «Но тебе нужно отдохнуть!» — Она попробовала мой лоб.

— А мне предстояло уладить еще столько мелочей! Например, взять визу для дога.

Она сидела неподвижно и, улыбаясь, слушала меня. Я говорил несколько часов, повторяя одно и то же: «Алгонкин», Бруклин, Трансатлантическая компания, Цукор, Голдуин, Вернер Брос, Белла Дарви… Чего-чего, а терпения ей хватало.

— Тебе бы немного поспать, — время от времени вставляла она.

Я все ждал. Что же такое с ней случилось? Обещала быть на вокзале за полчаса до отхода парижского экспресса. Мы договорились прийти заранее, чтобы не опоздать. Но вот он уже уходит. Мимо меня, постукивая, проезжали вагоны. Сзади, у скамейки, полукругом стояли мои чемоданы, сундук я поставил на попа. Тени пробегали по платформе. От стука колес всегда чувствуешь отупение и пустоту внутри.

Вообще-то я был к этому готов. Да и не могло быть иначе. Я снова поглядел на чемоданы. Триста или четыреста килограммов, которые я постоянно таскаю за собой. Зачем? Я горько рассмеялся.

Следующий поезд должен был прийти в начале первого. Впереди у меня еще целый час. Я ушел с вокзала, оставив чемоданы на перроне. Все равно на них никто не позарится. К тому же они неподъемные.

Я вошел в кафе-ротонду рядом с отелем «Верден». Как же оно называлось? «Циферблат» или «Грядущее»? В глубине зала какие-то люди играли в шахматы. Темно-коричневая деревянная дверь вела в бильярдную. Кафе было освещено мигающими розовыми неоновыми лампами. Изредка перекатывался шар на бильярде, слышалось однообразное потрескивание светильников. А так — ни звука. Ни слова. Ни воздыхания. Я почти шепотом заказал липовый и мятный чай.