Если вагина Шарлин была в тот год, выражаясь метафорически, майонезом его жизни, то ветчина, помидоры и собственно хлеб имели природу более интеллектуальную. В школе Дики без труда получал хорошие оценки, но даже отличные оценки отнюдь не свидетельствуют о том, что ученик хоть что-то соображает. Скажи вы Дики до поступления в университет, что Гражданская война не была войной за отмену рабства, что Америку открыл не Колумб, что Иисус Христос никогда не был христианином, что слово «уникальный» не является синонимом слова «необычный» или что обманутый всеми и каждым изобретатель Никола Тесла считается отцом не только электротехники, но и электроники и на фоне его изобретений все творения Томаса Эдисона кажутся поделками сельского самоучки, – поделись вы с ним даже этой обрывочной информацией, он, подобно большинству других обитателей Маунт-Эри, как «образованных», так и нет, счел бы это бредом сумасшедшего. А теперь он сидел в кафе (он стал выступать в «Носороге» почти ежедневно, несмотря на то что все, включая его самого, считали его исполнение песен Боба Дилана немногим лучше того, что мог бы выдать хорошо выдрессированный мексиканский попугай), сидел и слушал, как Шарлин с друзьями треплются про экзистенциализм, про террористические заговоры, про юнгианскую теорию НЛО, про тибетскую «Книгу Мертвых», про пацифизм Ганди и про троичный архетип Матери-Богини в искусстве. Слушал внимательно, но суть улавливал с трудом.
Более того, поскольку ему не хотелось сидеть вот так, дубина дубиной, поскольку по каким-то мистическим причинам он мечтал, чтобы университетские фрики принимали его за равного, поскольку жаждал произвести впечатление на Шарлин и поскольку многое из новой для него информации пробудило в нем искренний интерес, он стал пропадать в библиотеке – изучал всевозможные эзотерические концепции. Ему удавалось получать нормальные оценки по основной специальности – автомобилестроению (это была папочкина идея), но душа его витала в иных сферах. С куда большим наслаждением читал он Бакминстера Фуллера,[25] нехрестоматийные исследования по Гражданской войне и биографии Теслы и Будды. Горизонты его видения мира расползались, как горячий сыр по пицце.
В «Носороге» к нему всегда относились неплохо. Девушкам он нравился потому, что был симпатичен, воспитан и немного наивен (материнский инстинкт не чужд даже представительницам богемы). Мужчинам нравился потому, что разрешал гонять на своем «фиате-спайдере» и давал взаймы на марихуану. Музыкальные таланты, хоть и ограниченные, придавали ему толику загадочности, а туманные намеки Шарлин на размеры его мужского достоинства впечатляли как женщин, так и мужчин. Теперь, когда Дики мог время от времени принимать посильное участие в застольных беседах, он достиг цели – стал своим среди всем чужих. Однако опасения, что его бурно развивающаяся личность скоро выйдет за рамки, рассеялись, когда в первый же теплый апрельский день – весна перла из мягкой каролинской земли, как козлиные гены из кукурузного початка, – Шарлин смылась в Беркли со странствующим торговцем кислотой по прозвищу Цыган, забрав с собой павлиньи перья, карты Таро, романы Колетт и оставив разве что пропахший пачулями и вагиной вакуум – даже запиской его не удостоила.
Сердце Дики не то чтобы было разбито – оно было выжато досуха. Он чувствовал себя комнатным цветком в заброшенном доме. Семь месяцев он кувыркался в водах жизни – и вот гидронасос пришлось заложить, поскольку стало нечем платить за воду.
На дне канавы еще бил родничок, оставались еще неисследованные области человеческой мысли, но нырять уже было никак невозможно. «Тренер» его бросил, интерес к обыденной жизни был утерян, и он остался с миром один на один, взведенный как курок и выжатый до капли. Опасаясь, что в таком состоянии недолго и засохнуть окончательно, и будучи по натуре человеком слишком жизнерадостным, чтобы впадать в депрессию надолго, он заставил себя действовать. Сдав выпускные экзамены, Дики, невзирая на сопротивление родителей, записался в ВВС.
– Тебя погонят во Вьетнам! – вопили они.
– Очень на это надеюсь, – бурчал Дики и не кривил душой, хотя и сам до конца не понимал почему – особенно после всех антивоенных тирад, выслушанных им в «Носороге».
Предаваясь самоанализу, он вспоминал последнюю ночь с Шарлин. Они лежали на ее узеньком матраце, спальник, служивший одеялом, был отброшен в сторону – так быстрее остывали разгоряченные бурным коитусом тела. Дики все рассуждал о том, что в законах, которым подчиняется Вселенная, главное не материя, а замысел, или о чем-то в этом роде, вычитанном у Бакминстера Фуллера, и только собрался построить собственную теорию, как вдруг заметил странный свет в глазах Шарлин.